Труды и дни Свистонова - [16]

Днем они напились кофе и расстались.

Глухонемая криво улыбнулась. А Свистонов, отправляясь в редакцию, купил газету, прочел и злобствовал. Он презирал газету, в которой его выругали. Он знал, что сегодня рецензент, встретившись с ним на лестнице в издательстве, отведет его в сторону и начнет извиняться.

– Это ведь так. Этого время требовало. Мне ваши книги очень нравятся. Но вы сами понимаете, Андрей Николаевич, моей обязанностью было вас выругать.

И действительно, когда Свистонов поднимался по лестнице, к нему подбежал рецензент.

– Да знаете ли вы, с кем имеете дело! – затрясся Свистонов. – Да я вас так опозорю! Вы думаете, что вы для меня мелкая рыбешка…

Придя домой, весь вечер пытался отомстить Свистонов рецензенту, но не смог. Этот человек был для него литературно неинтересен. Решил сегодня же, не теряя времени, пойти на доклад в Географическое общество, чтобы встретиться с Пашей.

– Правда, славная девушка Наденька? – спросил Свистонов во время перерыва. – Куку как будто влюблен в нее.

– Он ее обманет, – сказал, краснея, Паша. – Человек, одаренный такими познаниями, страшен. Я был вчера на балу в киноинституте, Куку весь вечер танцевал с ней. Он не подпускал меня близко, ходил вокруг нее, как петух.

– Знаете что, Паша, плюньте на доклад, пойдемте пиво пить.

– Спасибо, Андрей Николаевич, мне очень хочется выпить.

– А вы не горюйте, Паша, она к вам вернется.

– Если бы были деньги, как бы я запьянствовал, Андрей Николаевич!

– Поберегите свой талант, – ответил Свистонов. – Поверьте, милый мой Паша, все это глупости. Храните себя для литературы. Написали ли вы рассказ о своей жизни, как я советовал вам? Это отвлекло бы вас от несчастной страсти, а тем временем и Наденька к вам вернулась бы.

Паша вынул тетрадь.

– Это моя исповедь. Только Андрей Николаевич, обещайте никому не показывать.

– Потом я внимательно прочитаю, – сказал Свистонов, пряча рукопись в карман. – Не блестяще ли танцевал Куку? Да, да… и она сияла? А потом Куку… не пошел ли провожать ее? Не сели ли на извозчика, и Куку не щедро ли дал на чай швейцару? А вам безумно хотелось выпить…

– Наденька за весь вечер ни разу не позвала меня, Андрей Николаевич! А отчего вас не было там, Андрей Николаевич!

– Забыл туда пойти, – ответил Свистонов. – Знаете что, Паша, я сегодня получил деньги. Прокатимтесь на острова. Это вас развлечет.

– Я бы остренького съел, Андрей Николаевич.

– Да – сказал Свистонов, – селедочку и мороженое. Вообще, все остренькое и холодненькое помогает в скорби! – И Свистонов, жалея что он не побывал в киноинституте, решил прокатить Пашу, как прокатил Куку Наденьку из киноинститута. – Хотите цветов, Паша? – спросил Свистонов.

Паша посмотрел на него с удивлением. Они шли мимо Большого драматического театра, мимо Апраксина рынка, мимо Гостиного двора.

Свистонов купил Паше цветов.

По пустынным островам ехал извозчик. В нем сидели Свис-тонов и Паша.

– Хорошо? – спросил Свистонов.

– Очень хорошо.

– Что вам напоминает эта зелень, Паша? Паша грустно:

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и золото одетые леса…

«Ответ скорее для Куку, а не для Наденьки», – подумал Свистонов.

– А какой оркестр играл в киноинституте? – И всю дорогу воссоздавал Свистонов вечер в киноинституте и разговаривал с Пашей так, как, по его мнению, говорил с Наденькой Куку. Затем, откинувшись, вынул записную книжку, стал писать:

Кукуреку и Верочка вышли из Большого драматического театра.

– Верочка, – сказал Кукуреку– поедемте на острова, где ездил Блок.

– В автомобиле поедем? – спросила Верочка.

– Если хотите, – ответил Кукуреку, – но я бы предпочел извозчика.

– Нет, нет, на автомобиле!

– Тогда пойдемте к Гостиному двору. Любите вы цветы? – спросил Кукуреку и, перейдя с Верочкой улицу, купил три розы.

Они прошли мимо пустынных аркад Гостиного двора, мимо дремлющих за натянутыми веревками сторожей и вышли на проспект 25 Октября.

– Любите ли вы эту улицу, Верочка? – спросил Кукуреку. – Подумайте только, сколько раз она подвергалась литературной обработке. – Красота! – добавил он.

Верочка шла, широко раскрыв глаза и прижимая к груди цветы. Она думала, вот исполняется ее мечта, начинается красивая жизнь. Но ей слегка было жаль, что действие происходит не в Берлине, где так блестит асфальт, что автомобили и люди отражаются. Кукуреку нанял таксомотор, подсадил Верочку, и они поехали на острова.

Кукуреку смотрел по сторонам…

Но Паша пошевелился.

– Что записываете, Андрей Николаевич?

– Одну минуту, Паша. – И Свистонов поспешил закончить набросок:

Кукуреку довел Верочку до ворот. Заря освещала верхние этажи домов. Он посмотрел на Александровский сад и вздохнул:

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и золото одетые леса…

Произнеся эти стихи, Кукуреку поцеловал руку Верочки и удалился, насвистывая. Он был доволен, что он, как Блок, сдержал себя и доставил Верочку в целости домой.

Вернувшись домой, отдохнув, Свистонов стал читать. Он читал медленно, как бы шел пешком по прелестным окрестностям. Он любил над каждой фразой подумать, посидеть, покурить. Наиболее заинтересовывавшие его места он перечитывал в переводах старых и новых. Незаметно прошла ночь, он стал думать о сегодняшнем дне, что предпринять, куда пойти. Стал смотреть на бегущий трамвай, на спешащих людей, на желтые кучи песка и принялся писать письмо своему другу, прося предоставить в его распоряжение конфетные бумажки, записки, дневники его родственников и знакомых, обещая все это вернуть в целости и сохранности.