Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин - [18]

Мне пришлось привыкнуть и еще к одной его фразе: «Боюсь, что не смогу пригласить вас наверх прямо сейчас. В квартире такой беспорядок». Как я довольно скоро обнаружил, это означало, что дома сейчас Шмидт. Артур, смертельно боявшийся разного рода сцен, под всеми возможными предлогами старался не допустить нашей встречи; ибо с момента самого первого знакомства взаимная неприязнь между нами росла не по дням, а по часам. Шмидт, как мне кажется, не просто меня недолюбливал; он явно видел во мне источник враждебного и совершенно, с его точки зрения, неподобающего влияния на хозяина. На прямой конфликт он никогда не шел. Он всего лишь оскорбительнейшим образом ухмылялся и развлекался тем, что появлялся в комнате в самые неожиданные моменты, бесшумно ступая на носочках туфель. Затем, никем не замеченный, несколько секунд стоял молча, а потом произносил какую-нибудь фразу, заставляя Артура вскрикнуть от испуга и подскочить на месте. Проделав этот номер два или три раза кряду, он вгонял Артура в такое состояние, что тот уже не мог о чем бы то ни было говорить хоть сколь-нибудь связно, и, чтобы продолжить разговор, нам приходилось ретироваться в ближайшее кафе. Шмидт подавал хозяину пальто и с церемонным – немного чересчур церемонным – поклоном выпроваживал нас вон, втайне радуясь, что ему удалось добиться своего.

В июне мы отправились на выходные – прихватив к ним еще пару дней – к барону фон Прегницу; он пригласил нас на свою загородную виллу, расположенную на берегу озера в Мекленбурге. Самая просторная комната на вилле была отведена под гимнастический зал, оборудованный по последнему слову тогдашней техники, поскольку барон избрал себе в качестве хобби физическую культуру. Он ежедневно истязал себя при помощи электрической лошади, гребного тренажера и вращающегося массажного пояса. Было очень жарко, и все купались, даже Артур – в резиновой шапочке, которую он всякий раз тщательно надевал в уединении, в спальне. Дом был полон красивых молодых людей с прекрасными атлетически сложенными телами, каковые они умащивали маслом и часами поджаривали на солнцепеке. Ели они как изголодавшиеся волки, а их застольные манеры глубоко ранили Артура; и говорили по большей части на самом что ни на есть приблатненном берлинском жаргоне. Они боролись и боксировали на пляже и крутили сальто, прыгая с трамплина в озеро. Барон был непременным участником всех этих забав, и ему зачастую здорово доставалось. С добродушной юношеской жестокостью молодые люди подстраивали ему разного рода «случайности», в которых он в очередной раз разбивал монокль, хотя вполне мог свернуть себе шею. Он сносил от них все – с неизменной, словно пристывшей к лицу героической улыбкой.

На второй вечер нашего визита он от них наконец удрал и увел меня в лес на прогулку, в полном одиночестве. Утром они взялись качать его на одеяле; приземлился он в конце концов прямиком на асфальтовую дорожку и до сих пор не так чтобы очень твердо стоял на ногах. Дорогой он, тяжело налегая, опирался на мою руку. «Когда доживешь до моих лет, – печально поведал он мне, – начинаешь понимать, что самые прекрасные в мире вещи относятся к сфере Духа. Сама по себе Плоть не в состоянии дать нам счастья». Тут он вздохнул и едва заметно пожал мне локоть.

– Наш друг Куно – человек замечательный, – заметил Артур, когда мы с ним вдвоем возвращались поездом в Берлин. – Кое-кто здесь считает, что его ждет блестящая карьера. И я ничуть не удивлюсь, если следующее правительство предложит ему один из самых ключевых постов.

– Да что вы говорите?

– Сдается мне, – Артур бросил на меня осторожный и довольно двусмысленный взгляд, – что вами он был просто очарован.

– Вы правда так считаете?

– У меня иногда возникает такое чувство, Уильям – жаль, знаете ли, что вы при ваших талантах недостаточно амбициозны. Молодой человек не должен упускать таких возможностей. Куно мог бы очень, ну то есть очень во многом вам помочь.

Я рассмеялся:

– То есть вы хотите сказать, помочь нам обоим.

– Ну, если вы так ставите вопрос, то почему бы и нет. Я готов признать, что в подобном случае и для меня открылись бы определенные перспективы. Уж в чем в чем, а в лицемерии меня упрекнуть трудно. Ну вот, к примеру, он мог бы взять вас к себе секретарем.

– Не сердитесь, Артур, – сказал я, – но боюсь, что с такого рода обязанностями я просто не справлюсь.

Глава пятая

Ближе к концу августа Артур уехал из Берлина. Обстоятельства его отъезда были окутаны атмосферой тайны; он даже и словом не обмолвился, что вообще куда-то собирается. Я дважды звонил к нему на квартиру, когда был уверен, что Шмидта там наверняка нет. Герману, повару, только-то и было известно, что хозяин уехал на неопределенный срок. Во второй раз я спросил, куда же он все-таки уехал, и ответ был – в Лондон. Я начал беспокоиться, что в Германию Артур больше не вернется. Надо полагать, у него были для этого достаточно веские основания.

Но вот однажды, на второй неделе сентября, раздался телефонный звонок. На проводе был Артур собственной персоной:

– Это вы, мой мальчик? А я как раз вернулся – наконец-то! Мне столько всего нужно вам рассказать. Только прошу вас, не говорите, что сегодняшний вечер у вас занят. Не занят? Тогда не могли бы вы зайти ко мне в районе половины седьмого? Мне кажется, я имею полное право добавить, что у меня для вас припасен маленький сюрприз. Нет-нет, ни слова больше. Приходите и сами все увидите.