Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты) - [16]

— Я читал, что индейцы скрепляли дружбу, смешивая кровь, и становились после этого кровными братьями. Крови не боишься? — спросил я.

— Нет! — твердо произнес Валерка.

Я с видом знатока индейских ритуалов сделал ножом надрез на запястье сначала своей руки, потом Валеркиной. Кровь закапала на тарелку. Я смешал ее пальцами, потом указательный палец поднес к губам Комара и размазал по ним кровь, Валерка поднес к моим губам свой указательный палец.

— Теперь мы с тобой други, — торжественно произнес я.

— Да, — подтвердил Комар, — до гробовой доски. Только не играй со мной в дружбу, я не убогий! — предупредил Валерка. — Мама по этому поводу любила говорить: цени тех, кто тебя любит, и не надейся, что тебя все вокруг любят.

— Ты это к чему?

— Просто так, — смущенно выдавил Валерка.

В молчании смотрели мы друг на друга, понимая, между нами произошло что-то очень важное для наших дальнейших отношений. Теперь каждый из нас в ответе друга за друга, и меня от сознания этого распирало счастье.

— Жека, — почти шепотом спросил Валерка, — скажи, есть что-то такое, чего ты больше всего боишься?

— Я не могу быть один!

— И я этого боюсь, — Комар коснулся моей руки и крепко сжал мои пальцы, я их не разжимал.

Мое сердце, казалось, расширялось и согревалось; я ощущал невероятную привязанность к Валерке. Это был самый счастливый день в моей жизни, когда я понял: у меня есть ДРУГ.

— Между прочим, ты классно танцуешь, — заметил я.

— Правда?!

Комар улыбнулся и сконфуженно пожал плечами.

Весь следующий день мне было не до улыбок. Проснувшись, я не сразу осознал, что было накануне, голова раскалывалась, словно в нее вбили сто гвоздей. “Утро таким добрым не бывает”, — отчаянно колотилось в моей черепной коробочке.

— Господи, — простонал я от жуткой боли.

— Штормит? — заботливо спросил Комар, открыв глаза.

— Мягко сказано, — обреченно произнес я.

— Это от непривычки. На тебе лица нет! Выпей таблетку анальгина, и все пройдет.

Я вскочил, побежал на кухню, нашел в ящике анальгин и дрожащими руками поднес воду ко рту.

— Правда поможет?

— Факт, — кивнул головой Валерка. — Проверено на себе.

— Я больше пить не буду, — клятвенно пообещал я.

Валерка, глядя на мои страдания, весело фыркнул.

— Нет, — я серьезно посмотрел на друга. — Я тебе это железно обещаю.

Минут через пятнадцать мне стало относительно лучше, и это вселило в меня надежду, что мир не без добрых людей.

— Легче? — поинтересовался Комар.

— На сто тонн! — рассеянно ответил я.

Ко мне возвращалась жизнь, правда, в ногах была жуткая слабость, но я все же собрался в Пентагон. Комар был в трансе от моего решения. Он, как мог, отговаривал, но во мне еще крепко сидела пионерская привычка ежедневного посещения Пентагона. Мне одному было страшновато идти в школу. Комар обреченно посмотрел на меня и сказал, что идет со мной. Радости моей не было предела. С Валеркой я чувствовал себя уверенным, я ничего с ним не боялся. По дороге мы вспомнили, как чудненько покуролесили на вчерашней дискотеке. И хотя мы заливались смехом, но на душе было беспокойно. Нельзя было так прикалываться над нашим осиным гнездом. Старшаки с любопытством глазели на нас, на их лицах торчала странная ехидная улыбка, учителя на наше “здрасьте”, мрачно сжав губы, проходили мимо, даже малышня шарахалась от нас, как от прокаженных.

— Что это сегодня с ними всеми? — тревога овладела мной.

— Не знаю, — пожав плечами, ответил Комар, — но чувствую, что дебилизм в Пентагоне крепчает и прогрессирует, как хроническая болезнь!

Мы поднялись на третий этаж, открыли двери класса и вошли.

— Голубки пришли! — громко крикнул с порога Буек.

Все, кто сидели за первыми партами, глумливо загоготали, многие склонились друг к другу, обмениваясь насмешливыми взглядами, некоторые застучали по парте кулаками.

— Как Тихий вчера танцевал с Комаром, — Хобот притворно вздохнул и закатил глаза, его лицо расплылось в тупой ухмылке. — Как Ромео и Джульетта, только кто из них кто? — и он снова гнусаво заржал на весь класс.

Мои уши стали пунцовыми от унижения, сердце запрыгнуло куда-то в горло.

— Да, это было неповторимо! — поддакнул Буек.

Весь класс разразился диким презрительным хохотом, и в этот момент зашел Кузнечик, потребовавший мертвой тишины, но класс не унимался. Все пялились на классную доску. Я машинально поднял голову, и мне бросилась в глаза жирная надпись мелом на доске: “Тихий — гомик”.

От лица отхлынула кровь, я был близок к обмороку. Так порой бывает, когда ты долго сидишь и вдруг резко встаешь: в глазах у тебя мгновенно все темнеет, и тебе кажется, что ты сейчас грохнешься от тошноты и слабости на пол. Бледный и полный решимости, я сделал вид, что надпись меня никаким местом не касается.

— Эллярт, — рыкнул Кузнечик, — почему не на своем месте?

— Можно, я с Кузнецовой буду сидеть? — взмолился Элл.

— Нет! — сердито отрезал Кузнечик. — У тебя есть твое законное место.

Я увидел приближающееся затравленное лицо Элла. Эллу необходимо было сесть возле меня, и класс с интересом наблюдал, сядет он или как… И я облегчил участь бывшему другу, встал и пошел с сумкой в задние ряды.

— Тихомиров, ты куда? — остановил меня Кузнечик.