Трудный сезон - [18]

Вечером, лежа и переосмысливая увиденное и пережитое, почувствовал в душе неприятный осадок. До чего же мерзкая была сцена убийства животных и моя роль в ней! Почему я так азартно и бездумно уничтожил их? Чем оправдать такую свою жестокость? Другое дело, когда я имею дело с соболями или другими хищниками. Я их не жалею, потому что они не нуждаются в жалости, будучи сильными и не менее жестокими к другим обитателям леса. Но эти травоядные лишь подвергаются нападениям со стороны как хищников, так и человека.

Чтобы как-то успокоиться и не терзать себя, я принялся рассуждать вслух, призвав на помощь здравый смысл и логику. «Человек тоже хищник, поскольку питается мясом. А раз так, то он должен убивать этих травоядных, нравится это ему или нет. Мне же тем более не следует распускать нюни, ибо моя работа — убивать зверей. Не можешь убивать — меняй профессию. Сложно? Ну, тогда стисни зубы и выполняй свою работу. Не ты первый, не ты последний. Все равно их будут убивать, ибо у них на роду написано умирать не своей смертью: стареющих и слабеющих животных загрызут волки, росомахи или рыси. Так что не сокрушайся, старик».

Последствия нервного допинга и продолжение мясной эпопеи

Следующие два дня я перетаскивал мясо на другое место, а также домой себе на питание. Капканы, расставленные вокруг туш, оказались ненужными: тайга пустая и некому позариться на отличную приманку.

После двухдневного похода в балаган и обратно я сначала не чувствовал усталости. Поскольку этот поход преследовал скорее престижную цель, желания особого его совершить у меня не было. К тому же я боялся влипнуть в воду или еще чего-нибудь в этом роде. Идти надо было без расслаблений. Да и впечатления от прошлогодних путешествий по этому маршруту остались не вдохновляющими. Поэтому я долго настраивал себя. И этот нервный настрой не мог не отразиться впоследствии. Я не почувствовал той усталости, какой опасался, когда пришел в балаган. Я там не то что не мог прилечь, но сначала и сесть не хотел. Аппетит тоже пропал начисто. Я заставил себя съесть немного пищи, так как знал, что надо снова совершить тот же путь обратно. Заснуть ночью также долго не мог. В конце концов заставил себя расслабиться и забылся чутким сном на четыре часа. Утром я уже не мог лежать спокойно.

Вернувшись из балагана, некоторое время, видимо, еще находился под нервным наркозом, так как снова не чувствовал усталости, несмотря на интенсивную работу на протяжении всего дня. Поэтому и пошел бодрячком на следующий день к убитым оленям.

Но постепенно страсти улеглись, и я наконец почувствовал, насколько переутомился за эти дни. Возвращаясь со шкурами и мясом, я с трудом дополз до дому, хотя прошел всего восемь километров — пустяк. До вечера лежал в изнеможении, постепенно отходя. И в эту ночь впервые забылся мертвецким сном, проспав без сновидений и пробуждений десять часов. Утром вернулся зверский аппетит, который не покидал меня весь день. Я ел много и часто и за один день съел полную двухсуточную норму. Несмотря на это, силы мои не восстановились, и я с усилием заставил себя пойти снова к оленям. Обратно возвращался, еле волоча ноги. Вот что значит нервный настрой и его последствия. Перегрузки бесследно не проходят. Я превысил меру своих возможностей, прибежав к помощи нервного допинга. Он помог, но, когда действие его кончилось, я почувствовал себя совершенно разбитым, не способным даже на привычные усилия. И только через три дня вошел в норму.

Но на этом мясная моя эпопея еще не кончилась. 23 февраля я направился по одному из своих поперечных путиков, идущему вдоль небольшой речушки Дялингды. Лыжня постепенно взбиралась все выше и выше, оставляя долину речки в глубоком ущелье (путик был проложен по бровке склона ущелья). Шел мелкий снежок, и температура лишь немногим была ниже 10°. Дойдя до последнего капкана, я стал разворачиваться, зовя Мальчика, который умчался дальше.

Вдруг мой взгляд уловил движение на противоположном склоне глубокой долины, почти в самом ее низу. Присмотревшись, увидел продиравшегося сквозь заросли лося. Я подкатил к обрыву, прикидывая на глаз расстояние, и затем, не спеша сняв карабин, установил планку на 400 метров. Лось двигался медленно, по брюхо увязая в снегу. На меня он не обращал внимания, хоть я и кричал на всю тайгу, подзывая Мальчика. Впрочем, в таком снегу вряд ли можно как-то иначе реагировать на посторонние шумы. Первые выстрелы оказались безрезультатными. Лось тем временем продолжал медленно двигаться. Я переставил прицел поближе и снова выстрелил. Лось как-то грузно и медленно повалился на бок.

Теперь предстояло скатиться с 50-60-метрового, почти отвесного обрыва. Я снял лыжи и заскользил на пятой точке. А затем… затем начались полуторачасовые поиски убитого лося. Я исходил весь склон вдоль и поперек, но лось, будто сквозь землю провалился. Пришлось начинать все сначала: взбираться снова на обрыв и с места, откуда стрелял, определять направление. Лось лежал на том же месте, где я его уложил, и в той же позе. Искал же я его совсем не там, а гораздо дальше. Всему виной оптический обман. В туман и мелкий снег расстояния кажутся больше в несколько раз. По прямой до лося оказалось всего метров 120.