Трудный поединок - [20]

– Еще?

– Еще?… Позвонил какой-то мужчина, сказал, что Нина уехала с секретарем французского посольства,– криво усмехнулся Дунайский.

– Еще кто?

– Да имеет ли это значение? После всего я могу подозревать каждого. И потому не хочу возводить на кого-нибудь напраслину… Так вот. Я, значит, с Ниной и по-хорошему, и по-плохому – результата никакого. Да еще, главное, угрожает: если меня не устраивает, так она может и уйти, примут ее с распростертыми объятиями. А я-то, наивный глупец, думал, что она только стращает.– Дунайский передохнул. Гольст ждал.– Перехожу к тому дню, когда была перечеркнута вся наша жизнь. Моя любовь, мое терпение… Это было двенадцатое июля 1936 года. У меня было срочное вскрытие. Я позвонил Нине, что задержусь, но приехал раньше. И застаю такую картину. Посреди комнаты – собранный чемодан. На Нине – ее лучшее платье, туфли, в руках сумочка. Я опешил. Куда, спрашиваю. Заявляет: на курорт. Что, мол, я хуже других? За пять лет, говорит, не смог свозить меня на море… Знаете, когда на тебя такое сваливается, не сразу найдешься, что ответить и что сделать… Я спрашиваю: если на курорт, зачем все вещи? А она в ответ: может быть, сюда, то есть ко мне, и не вернется… Не успел я опомниться, она подхватила чемодан и к дверям. Меня – словно обухом по голове. Я остолбенел. Ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. Очнулся, когда хлопнула дверь. Я было хотел броситься за ней, потом подумал: ну, догоню, а дальше? Что скажу? Просить, умолять? Мерзко и унизительно… Я – к окну. Смотрю, она выбежала из подъезда и прямиком к такси на противоположной стороне улицы. Села в авто и уехала. Я только успел заметить, что на заднем сиденье был какой-то мужчина. В шляпе…

Валериан Ипатьевич долго и молча смотрел в окно. Там на ветках блестел снег, чуть розовеющий от раннего зимнего заката.

– Вы разглядели этого мужчину? – спросил Гольст.

– Нет. Говорю же, только шляпу запомнил… И, признаюсь, я не поверил насчет курорта. Думаю, может, в гостиницу. Или на дачу… Перебесится, вернется… Как я провел ночь, не помню. Ходил из угла в угол. Утром пошел на работу. Весь день – как на иголках. Вернулся – нету. Выходит, думаю, серьезно… А когда прошло еще некоторое время, я понял окончательно, что остался один. И растерялся. Как жить дальше? Самому готовить, стирать, убирать квартиру? У себя в комнате еще ничего. А в ванной, туалете?– Дунайский вдруг как бы спохватился: – Вы, наверное, думаете: только что говорил о любви, а тут – проза. Да-да, дорогой Георгий Робертович, когда я нос к носу столкнулся с бытом, это очень огорчило меня…

Вам не приходилось вдруг стать холостяком? – неожиданно спросил судебный врач и сам ответил: – Не пожелаю, честное слово!… Но быт бытом, а чувствую – люблю. Все еще люблю. Потом…– Он немного замялся.– Да что греха таить, мы люди взрослые… Физиология. Она свое берет. По своей натуре я однолюб и вообще терпеть не могу мимолетные связи… Прошел месяц. Я помимо переживаний стал беспокоиться. Просто по-человечески. На мои письма все ее знакомые и родственники отвечали, что Нина никому не пишет и ни у кого не объявлялась… Тамара, ее сестра, по моей просьбе связалась с подругами Нины и матерью. Результат был тот же. Тогда я встревожился не на шутку. И двадцать девятого августа заявил в МУР. И все время интересовался, как идут поиски. Увы…– Он развел руками.– Дальнейшее, видимо, вам известно. Ее следов нет и по сей день…

– А раньше, до двадцать девятого августа, вы делились с кем-нибудь из своих коллег по службе?

– Я уже сказал: стыдно было признаваться. Но уж когда почувствовал, что дальше ждать нечего, подал заявление в МУР официально, двадцать девятого августа,– повторил он дату.– Даже ее фотографии представил, чтобы облегчить розыск.

– Ясно,– кивнул следователь.– Вы-то сами собирались расторгнуть с женой брак?

– Нет. Вернее, мысли, конечно, возникали иногда. После ссор. Но чтобы серьезно…

– Так с кем она, по вашему мнению, уехала?

– Я думал, с Хруминым. Но потом узнал, что Игорь Иванович был в это время на Памире, даже в какую-то беду попал в горах. Потом у меня возникла мысль: может, с Бориным?– Дунайский пожал плечами.– И того как-то встретил на улице Горького… А теперь даже не знаю, кто мог ее увезти. По-моему, насчет секретаря французского посольства – чушь! А впрочем…

– Какие вещи взяла с собой Нина?

– Я уже указывал.

– Повторите, пожалуйста, еще,– спокойно попросил Гольст.

– Да разве сейчас все вспомнишь?

– Попробуйте.

– Деньги, значит. Денег – четыре тысячи. Облигации на сумму три тысячи… Мои золотые часы,– перечислял Дунайский, загибая пальцы.– Свое зимнее пальто…

– Может, вы изложите на бумаге? – спросил следователь.

Дунайский бросил на Гольста, как ему показалось, подозрительный взгляд.

– Да я лучше так, на память…

– Пожалуйста, вот вам ручка, вот листок,– решительно сказал Георгий Робертович.

Бумагу Дунайский взял, а из кармана кителя извлек авторучку. Через некоторое время он протянул список следователю. Гольст внимательно ознакомился с ним. Были перечислены все личные вещи Амировой – зимнее и демисезонное пальто, платья, кофточки, юбки, блузки, обувь, нижнее белье. Фигурировали также скатерть, хрустальная ваза, серебряные ложки и вилки.