Трудный день факира в джинсах - [8]
— А что? Ничего лучшего не придумать. Поджарим микробы в гараже и айда!
Емелька, искоса поглядывая на потемневшую от копоти оливтянку, на серой стене гаража написал мелом:
Ухожу в карантин. Со мной — Витя Обедин и космические вирусы.
Емельян Чалый.
Витя караулил метров за двадцать от гаража. Емелька бросил внутрь гаража мел, потом зажженную спичку в лужу керосина, прикрыл створки ворот и побежал к Витьке.
Ребята быстро шли по мостовой вдоль паребрика. Улицы выбирали, по возможности, малолюдные. У длинного Витьки, обтянутого тесной одеждой, за спиной брезент, пристроенный как вещмешок. Малорослый Емелька, плотный, мускулистый, нес узелок с вещами и на плече — удочки. В майке за пазухой тоненько звякала галька. Прохожие оглядывались, удивленные необычной одеждой ребят и белыми повязками на лицах.
Емелька и Витька шли молча. В Автово с шоссейной дороги свернули направо в густые заросли высоких трав, осоки, камыша, кустов ивы, ольхи. Несколько раз им пришлось перебираться через осушительные канавы, заросшие ряской. Наконец ребята выбрались к Финскому заливу.
— Как тебе нравится это место? — спросил Емелька.
— По-моему, годится!
Сорвав маску, Емелька вытер тюбетейкой лицо и повалился на траву. Хотелось есть. Почему-то вспомнилась деревня. По двору ходит бабушка. У ее ног бегают куры с петухом, ждут, когда она их накормит. Бабушка с ними разговаривает, как с людьми, сыплет прибаутками, пословицами.
Он сидит у плетня и ест колбасу. Прямо чудо, а не колбаса!
Бабушка достала ее из холодного погреба и, не разламывая, хомутом надела ему на шею.
«Ешь с голоду, а люби смолоду», — говорила она в таких случаях и ласково улыбалась.
Емелька проглотил слюну.
— Коко, я есть не хочу, а ты проголодался небось. Подкрепись огурцом. Потом ухи похлебаем, я сейчас натаскаю рыбешки… Коко, ты прости меня… Если бы не я, сидел бы ты сейчас дома.
— Чепуха, ты ни капли не виноват.
— Не виноват! Благородный какой нашелся! Ну, чего ждешь? Хочешь, чтоб я тебе сам преподнес огурец? — Он вскочил, быстро раскатал брезент. — На, бери!
Растерянно глядя на друга, Витька взял изогнутый саблей огурец, разломал его пополам, одну половинку протянул Емельке.
— Сказал же, что не хочу! Эти «безразмерные крокодилы» уже вот где у меня, — Емелька провел по горлу ребром ладони.
Витя стал жадно хрустеть огурцом. Когда насытился, лег на траву. Усталость тихонько подкралась к глазам, сомкнула веки. Какое-то время он нежился в дремотном состоянии. «Хорошо бы сейчас поспать, — размышлял Витя. Но тут ему подумалось, что в этот раз он может уснуть и не проснуться. Стало не по себе. Дремотное состояние прошло, он открыл глаза. Над ним — веники камыша, небо в тучах, похожих на выцветшие занавески. Трава кого-то настойчиво предупреждала быть тише: ш-ш-ш! ш-ш-ш! ш-ш-ш!.. Усыпляла хмельными запахами. Ему представилась мать. Она сидит на своем любимом диване и плачет, уткнувшись в ладони. Отец успокаивает ее, а сам тоже чуть не плачет… Вите захотелось подняться и убежать домой…
Пока Витька ел огурец, Емелька сидел, отвернувшись, и глотал слюну. Спасаясь от аппетитного запаха, незаметно зажал ноздри пальцами. Он подумал о том, что нужно бы уйти куда-нибудь подальше, где уже не будет слышен ни запах, ни хруст. „Нужно бы!.. Нужно бы уйти!“ — твердил он и не двигался с места.
Когда хруст прекратился, Емелька все еще сидел отвернувшись, чтобы друг не заметил его состояния.
— Отдохнули, а теперь за дело, — сказал он, так и не поворачиваясь к Витьке. — Рыбу когда-нибудь ловил?
— Редко…
— Тогда заостри палку и накопай червей, а я пока снасти приготовлю.
Емелька распутал капроновую леску. Насадил червя, поплевав на него, привычно махнул удилищем. Оно протяжно ухнуло, крючок и грузило звонко бултыхнулись в море. Следом за ними невдалеке в воду шлепнулось что-то длинное и толстое.
Емелька ахнул: „Оливтянка! — потом стал уговаривать себя: — Да нет, не может быть. Померещилось! Наверно, огромная рыба плеснулась…
Поплавок вдруг нырнул, леску повело в сторону. Емелька рванул удочку, она изогнулась в дугу, но капроновая нить не пускала.
Что-то крупное сидит на крючке“, — подумал мальчишка, медленно подтягивая к себе удилище.
Что-то оказалось старым башмаком с наполовину оторванной подошвой.
Может быть, рыба с перепугу сиганула внутрь», — подумал Емелька, забираясь рукой в башмак. Но внутри был только липкий ил и маленькая улитка. Он сердито швырнул башмак в море. Вторая поклевка была такой же глубокой. И снова что-то тяжелое волочилось по дну. Это был чемодан.
— Что за ерунда! — возмутился парнишка. — Вить, забери чемодан, золотая рыбка прислала, — сказал он и подумал: «Не померещилось. Оливтянка! Но почему башмак, чемодан? Шутить, что ли, надумала? Мы же жгли ее. Да и вообще… Ерунда, не может она здесь оказаться».
Чемодан был тяжелым. Витя попробовал его открыть, но не смог и волоком утащил на поляну. Согнув лезвие ножа, но так и не открыв чемодан, Витька наконец оставил его и снова продолжал палкой выкапывать червей.
Емелька забросил удочку в третий раз.
«Нужно менять место», — подумал он, с опаской поглядывая на поплавок. Ждать пришлось недолго. На этот раз маленький окунек сорвался с крючка в траву. Выпучив глаза, он бился на земле, жадно хватая ртом воздух. Емелька выбросил окунька в море.
