Трудные страницы Библии. Ветхий Завет - [125]
В песнях об Эммануиле (Ис 7-11) образ Мессии-Искупителя появляется также на фоне подчеркнуто национальном, имеющем отношение к тогдашней исторической обстановке, в которой, как видит Исайя, род Давидов подвергается двойной опасности: исчезновения под ударами врагов и тяжелого испытания божественной карой. Действительно, около 733 года царь Израильский Факей и Рецин, царь Арамейский из Дамаска, после того, как им не удалось втянуть Ахаза, царя Иудейского, потомка Давида, в союз, направленный против Ассирии, начинают против него войну, стремясь уничтожить династию Давида. Когда положение Ахаза стало отчаянным, к нему пришел Исайя, заверив его в помощи Божией и обещая явить в подтверждение этого знамение, т. е. чудо. Ахаз не верит ему, считая, что поддержка ассириян — более надежная опора, чем поддержка Бога, и отказывается от знамения. Тогда Исайя все-таки дает знамение:
«Се, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут Ему имя: Еммануил (с нами Бог!)» (Ис 7, 14).
Итак, первая опасность устранена: должен родиться Мессия, значит род Давидов не может исчезнуть. Но Ахаз — недостойный царь, и иудейский народ погряз в нравственном разложении (ср. Ис 1, 2-23), поэтому Бог пошлет ему наказание именно через ассирийцев, на которых Ахаз так полагается. И Исайя видит, как на Иудейское царство опускается смутное время всенародных бедствий (Ис 7, 15–25). Нет ничего удивительного, если при этом пророк не различает отдельные этапы будущих невзгод. Во всяком случае он твердо знает и со всей ясностью провозглашает, что все эти беды должны прекратиться силой Мессии (ср. пар. 108) [314].
Именно в этом историческом и психологическом контексте следует рассматривать следующий отрывок, в котором Мессия, еще дитя, а значит, безусловно, человек, получает имена, указывающие на его сверхчеловеческое достоинство: «Бог крепкий, Отец вечности». Он начинает новую эру и в то же время, как того требует историческая обстановка, которая представляет более непосредственный интерес для современников пророка, является Освободителем, Избавителем от предвещаемой беды:
«Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в стране тени смертной свет воссияет… Ибо ярмо, тяготившее его, и жезл, поражавший его, и трость притеснителя его Ты сокрушишь, как в день Мадиама. Ибо младенец родился нам; Сын дан нам, владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира (Ис 9, 2,4,6).
124. У каждого, кто читал историю Израиля, не могла не запечатлеться глубоко в сознании фигура пророка: это драгоценнейшее проявление истинной религии до Христа. Эти пророки, люди, говорящие от имени Бога, борются и страдают за религиозный идеал и за истинное благо своего народа, который, как они свидетельствуют с величайшей скорбью, устремляется навстречу погибели; те, кто предупреждает об опасности во времена беспечного благополучия и утешает во дни безысходного отчаяния, те, кого редко почитают, а чаще презирают, кто порой желал бы освободиться от возложенного на них бремени, но всегда готов противостоять гневу власть придержащих, они суть герои Израиля, духовные вожди человечества, истинные святые Ветхого Завета. Все это объясняет, почему самый прекрасный и сильный ветхозаветный образ, образ будущего Мессии, различим в очертаниях фигуры пророка.
Уже в книге Второзакония 18, 15 установление пророческого служения носит мессианский характер:
«Пророка из среды тебя, из братьев твоих, как меня, воздвигнет тебе Ягве, Бог твой, Его слушайте».
Это опять пример пророчества с двумя субъектами, не вполне отличающимися друг от друга. Бог предвещает появление целой плеяды пророков, и среди них и Мессии, венчающего эту плеяду, Мессии в первую очередь, потому что Он один, как Моисей, восстанавливает Союз, является законодателем и организатором культа. Поэтому во времена Христа иудеи, правильно понимая этот отрывок из Второзакония, ожидали Мессию, как «пророка» (1 Ин 45; 4, 25; 6, 14; 7, 40).
Таким образом и пророческое служение было «скрытым мессианством», как установление, неизменно устремленное в будущее Израиля и гораздо меньше других установлений связанное с историческими обстоятельствами; поэтому образ Мессии-пророка — самый чистый и ясный во всем Ветхом Завете.
Он является нам в так называемых «песнях о Рабе Ягве»: Ис. 42, 1–9; 49, 1–6; 50, 4–9; 52, 13–53; 12) [315]. Главное действующее лицо всех этих песен — одно и то же, его имя — «Раб Ягве». Он явно выделяется на фоне израильского народа, в котором Он должен исполнить некую Миссию (49, 5–6). Перед нами образ кротости и неодолимой силы:
«Вот Раб>{21} Мой, Которого Я держу за руку, к которому благоволит душа Моя, Не возопиет и не возвысит голоса Своего, и не даст услышать его на улицах. Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит. Не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда, и на закон Его будут уповать острова» (Ис 42, 1–4).
Господь избрал этого «Раба» еще во чреве матери (49, 1), готовя его к трудной миссии, национальной, и в то же время обращенной ко всем народам (49, 5–6), которая, как и миссия других пророков, исполняется через слово, вопреки всевозможным препятствиям, с перенесением неслыханных мук:
