Трудные рубежи - [7]

- Ну что же, поедемте догонять Сахно вместе,- предложил я Герасимову и Короткову.

С группой штабных офицеров мы на трех "виллисах" направились в Юховичи.

Стояла сухая солнечная погода. Над перелеском толпились слегка подсиненные, по-летнему высокие тучки. Ветер, ударяясь о ветровое стекло, залетал в машину и немного освежал нас.

Ехать по дороге на большой скорости было невозможно. Ее забили крытые "доджи", "студебеккеры", колонны пехоты. Мы свернули на проселок. Петляя между небольшими озерауи и болотами, сбились с пути. В поисках большака выскочили на какой-то пригорок. Впереди и справа увидели цепочки солдат. Бросилась в глаза круто заломленная тулья офицерской фуражки, серо-зеленоватые мундиры. Немцы! На какое то мгновение мы замерли. Гитлеровцам, конечно, не могло прийти в голову, что сразу три советских генерала со всем своим сопровождением пожалуют к ним прямо вот так среди бела дня. Они что то кричали нам и призывно махали руками. Но, присмотревшись и наконец сообразив, в чем дело, открыли огонь. Малокалиберным снарядом была подбита машина, в которой ехал генерал Коротков. Осколком ранило его адъютанта. Мы выскочили из "виллисов" и залегли. Моего шофера тоже зацепило. Но, несмотря на это, он развернул автомобиль и загнал его в выемку на середине холма. Третий "виллис", провожаемый вражеским огнем, успел умчаться в тот самый лес, из которого мы только что выехали. Немцы били из автоматов, ручных пулеметов и легкой артиллерии. В течение двадцати тридцати минут мы отсиживались в углублении под прикрытием всего двух пистолет-пулеметов. Наконец стрельба стихла. Мы приподняли голову. Немцы уходили. Видимо, боялись отстать от своих. Если бы они знали, кого прижали огнем к земле, то, наверное, задержались бы.

Пока мы обсуждали происшествие, награждая друг друга отнюдь не лестными эпитетами, появились наши части.

Я уехал в штаб фронта расстроенный. Очень не хотелось, чтобы эта история приобрела гласность. Но не зря говорят, что шила в мешке не утаишь. Об этом случае все-таки узнали.

Андрей Иванович Еременко был недоволен результатами наступления войск левого крыла, и особенно танковым корпусом.

- Не оправдал наших надежд Сахно, - нахмурившись, произнес он. - Не сумел тылы противника как следует пошерстить. Досадно!

Бесспорно, кое в чем с ним нельзя было не согласиться. Но в целом-то за два дня боев мы сделали все же немало. Прорвав линию вражеской обороны на 150-километровом фронте, наши армии продвинулись на 35 километров и освободили свыше тысячи населенных пунктов, захватили много пленных и трофеев.

От Еременко я узнал, что 3-я ударная и 10-я гвардейская армии наконец отбили Идрицу, которую до этого, несмотря на несколько попыток, нам взять не удавалось.

- Завтра должны приказ Верховного Главнокомандующего объявить, - как бы между прочим сообщил Андрей Иванович, - с благодарностью нашим войскам... Ну и салют, конечно...

Это была приятная новость.

Еременко собирался в 3-ю ударную армию. Ей предстояло наступать на Себеж.

- Может, помогу чем Юшкевичу.

Генерал-лейтенанта Василия Александровича Юткевича я знал еще по гражданской войне. Во время боев за Крым я был ротным в полку, которым он командовал. Несколько позже мы оказались с ним в одном военном округе. В последнее время у Юшкевича сильно пошатнулось здоровье. И хотя командарму помогал прекрасно знающий свое дело начальник оперативного отдела полковник Г. Г. Семенов, Еременко наведывался в 3-ю ударную чаще, чем в Другие армии.

За 10-ю гвардейскую Андрей Иванович был спокоен. Ее возглавлял генерал-лейтенант Михаил Ильич Казаков. Был он среднего роста, плотный, с здоровым румянцем на щеках, пышными

усами (в молодости он служил в кавалерии). Казаков обладал удивительной работоспособностью. Иногда он руководил боями по двадцати часов кряду. Когда представлялась возможность, мгновенно засыпал. Спал как убитый, и разбудить его в такое время было нелегко. Если все-таки случалось что, крайне неотложное, то адъютант поднимал Михаила Ильича и поддерживал под руки, пока он не придет в себя. Я всегда по-хорошему завидовал железному здоровью Казакова и не помню, чтобы он когда-либо болел.

Воевал Михаил Ильич грамотно. Он был, пожалуй, наиболее способным и удачливым нашим командармом. Во всяком случае, Еременко надеялся на него больше, чем на кого другого.

Оставшись на фронтовом КП, я познакомился с поступившими донесениями. Войска уверенно приближались к границам Латвии. 13 июля 4-я ударная армия овладела городом Дрисса и устремилась к Даугавпилсу. А на стыке с 3-м Прибалтийским фронтом нами были освобождены районный центр Псковской области Пушкинские Горы и село Михайловское. До сих пор жалею, что у меня не нашлось тогда времени посетить эти дорогие для каждого русского человека места. Поклониться праху великого поэта ездил член Военного совета В. Н. Богаткин. До войны он работал редактором "Красной звезды" и, естественно, любил литературу, хорошо знал ее.

Вернулся Богаткин очень взволнованный. С возмущением рассказывал о дикости и вандализме оккупантов, надругавшихся над местами, которые не могут не вызывать уважения у каждого цивилизованного человека.