Трудные рубежи - [24]

На следующий день я на самолете отправился в район Резекне, где располагались запасные полки. По-2 шел низко. Стоял солнечный день, и земля внизу хорошо просматривалась. Кое-где на полях уже копошились люди: копали картофель. Поблизости от домов пасся скот... Подпрыгивая на кочках, По-2 приземлился на небольшой лесной полянке. Я на всю жизнь проникся уважением к этой маленькой непритязательной машине. В годы войны она служила мне верой и правдой. В каких только условиях не приходилось на ней летать! Несколько раз даже отказывал мотор. Но и тогда все обходилось благополучно. После войны я изменил По-2 и был жестоко наказан{2}.

В одном из запасных полков оказался и генерал Пигурнов. Он приехал на машине. Встретил нас командир части. Выглядел он неказисто. Обрюзгшее лицо, мутные глаза, какая-то жеваная гимнастерка. Голос сиплый, надтреснутый. Он не мог скрыть испуга: не ожидал нашего приезда. Докладывал путано. Раньше я его знал совершенно иным. Просто не верилось, что за несколько месяцев человек смог так опуститься. Правда, дисциплина и боевая подготовка в части были хорошими. Но комполка не имел к этому никакого отношения. Командовал здесь, по существу, его заместитель.

По нашему распоряжению на опушке леса были выстроены все восемь рот запасного полка. После обычного в подобных случаях церемониала Пигурнов спросил бойцов:

- Ну как, не надоела еще вам эта курортная жизнь?

По шеренгам пробежал легкий смешок.

- Разрешите сказать, - обратился ко мне чернолицый сержант.

- Пожалуйста.

Произнося слова с сильным кавказским акцентом, он заявил:

- Почему долго держат тут? На фронт пора!..

К нему присоединился пожилой рябоватый солдат:

- Я два года уже воевал, а меня, как новобранца, всему сызнова учат.

Из второй шеренги тоже кто-то подал голос:

- Я снайпер, а меня в тир водят!

- Ну вот мы и приехали вас выручать! - весело произнес Пигурнов.

В шеренгах заулыбались и дружно отозвались:

- Выручайте, товарищи генералы!

Я рассказал бойцам об обстановке на фронте, о задачах, которые предстоит решать войскам, и о том, с каким нетерпением их ждут на передовой...

- Готовы ехать хоть сегодня! - в один голос заявили стоявшие в строю.

Мы направились к дому, который занимал командир полка. Жилище было обставлено с некоторой претензией на роскошь. Потертый ковер, хрустальная ваза на столе с увядшими тюльпанами, мебель была расставлена так, что придавала помещению уютный вид. Во всем чувствовалась женская рука.

- От одиночества вы, кажется, не страдаете? - спросил я мрачного комполка.

За него ответил Пигурнов:

- Грусть-тоску разгоняет парикмахерша.

Хозяин комнаты, отводя глаза в сторону, принялся объяснять:

- Она живет на другой половине... Иногда заходит, убирает комнату, готовит...

Пигурнов заметил между шкафом и стеной с полдюжины коньячных бутылок. Взял одну, повертел и резко спросил:

- Вы, я вижу, не в плохих отношениях с начальником продотдела. А?

Командир части засопел, потом неожиданно начал каяться:

- Виноват... Готов все искупить. Только дайте возможность...

Это была неприятная сцена. Стало обидно за некогда боевого командира.

- Возьмите себя в руки! - строго сказал я. - Сегодня же поезжайте с маршевыми ротами в управление кадров фронта. Полк передайте своему заместителю.

В тот же вечер из запасных частей было отправлено около 2 тысяч человек. Во фронтовой госпиталь мы приехали среди ночи, после того, как побывали на партийном собрании, про водившемся в запасном полку. Несмотря на поздний час, пошли в душ. Плескались долго, испытывая прямо-таки блаженство.

- С тех пор как пропала богаткинская баня, ни разу не мылся, - признался Пигурнов. - Да и вы, наверное?

Я молча кивнул головой. - Ах, какая это была баня! - ударился он в воспоминания. - Куда там турецкие или даже Сандуновские!

Афанасий Петрович, конечно, несколько преувеличивал. Как-то Богаткин отыскал где-то фанерную баньку, сделанную в виде сторожевой будки. Внутри она разделялась перегородкой. В одной половине - раздевалка, в другой - колонка с душевой установкой. В этом отделении, когда нагревалась вода, мы устраивали нечто вроде парной и с удовольствием хлестались вениками. Получалось, как в настоящей русской бане. Офицеры политуправления и штаба по очереди пользовались этим устройством. Однако Еременко почему-то отнесся неодобрительно к фанерным "Сандунам".

- Возить с собой баню в фронтовых условиях, занимать под нее грузовик недопустимо! - сказал он нам с Богаткиным.

Вскоре после этого наше сооружение исчезло, и мы не смогли найти его следов.

Богаткин, принципиальный, когда речь шла о серьезных вещах, не стал заводить разговор с Еременко по пустякам. И вот уже больше двух недель, как мы без своих "Сандунов".

...Наутро мы с Пигурновым направились в армейские госпитали, расположенные поблизости. Мне выпало побывать у наших гвардейцев, обойти палаты. Я вручил отличившимся награды, рассказал, как обстоят дела на фронте, как сражаются их однополчане. Побеседовав с больными и врачами, я убедился, что предположение командующего, будто многие солдаты слишком долго залеживаются в госпиталях, не подтвердилось. Наоборот, многие, кому полагалось еще лечиться, просились на фронт. Одни хотели вернуться обязательно в свою родную панфиловскую дивизию, другие - в полк имени Матросова. Сибиряки просили, чтобы их после выписки направили непременно в 19-й гвардейский стрелковый корпус.