Трудная позиция - [3]

— Особо личное, товарищ старший лейтенант, — сообщил дежурный с таинственной, заговорщической улыбкой, протягивая Крупенину письмо.

На конверте действительно было выведено крупно и жирно: «Лично». Крупенин долго с недоверием смотрел на обратный адрес, написанный мелко и не очень разборчиво. Потом, разорвав конверт, вынул сложенный вчетверо тетрадный листок, испещренный неровным, прыгающим почерком,нехотя прочитал: «Может, вам, товарищ, старший лейтенант, теперь не интересно и не нужно, а я все же хочу сообщить...»

«Наглец!» — Крупенин, в сердцах скомкав письмо, бросил его в корзину для бумаг.

Дежурный виновато попятился к двери и быстро исчез. Лейтенант Беленький с недоумением смотрел на командира.

— Вот так, — сказал Крупенин, резко повернувшись к лейтенанту. — Дневальным будет Красиков. И никаких больше разговоров!

— Слушаюсь! — ответил Беленький и снова щелкнул каблуками.

Крупенин, оставшись один, с минуту стоял в раздумье, потом быстро оделся. Ему нужно было выйти на воздух, чтобы успокоиться.

* * *

— А, Борис Афанасьевич! Здравствуйте! — послышался знакомый голос за спиной Крупенина, едва он вышел из казармы. — Бы, наверно, искали меня? Ругали?

К нему подошел инженер-майор Шевкун, преподаватель ракетной техники, неторопливый, слегка валковатый в движениях, но всегда собранный и в меру подтянутый.

— Ругали или нет, признавайтесь?

— Да нет, — сказал Крупенин рассеянно. — Не ругал. Опомниться еще не успел. Какой-то день суматошный.

— Ох и день, — пожаловался в, свою очередь Шевкун. — У меня тоже с самого утра зачеты, зачеты... И тут еще представитель из штаба округа нагрянул. Курсанты смущаются, а я за каждого переживаю.

— Ну и как?

— Пронесло. А вы почему не в духе? Случилось что?

Крупенин поморщился:

— Так, очередные неприятности.

— Ну если очередные, то не страшно. А я вашу работу просмотрел. Думаю, что в академии будут довольны. Берите и посылайте смело. И я бы, знаете, что сделал на вашем месте? В академию само собой... А еще для журнала поработал. Есть смысл.

— Не знаю, Иван Макарович.

— А почему? Вы же такой анализ сделали! Целое исследование.

Шевкун, плотный, коротконогий, широкоплечий, был похож на штангиста или человека, с детства занимающегося гирями. Но единственным увлечением Шевкуна были шахматы. С них-то, собственно, и началось его знакомство с Крупениным. Произошло оно на второй или на третий день после приезда Крупенина в училище. В клубе было какое-то совещание офицеров. Когда оно закончилось и офицеры стали расходиться, Шевкун подошел к приехавшему и поинтересовался, не имеет ли тот пристрастия к шахматам. Крупенин не очень хорошо, но все же играл. Он согласился посидеть немного ради знакомства. Правда, большого удовольствия своему партнеру он в тот вечер не доставил, потому что за каких-нибудь полтора-два часа проиграл ему подряд четыре партии. Зато они успели многое друг о друге узнать. Крупенину тогда же стало известно, что инженер-майор пишет научный труд и готовится к сдаче кандидатского минимума. «А я пока грызу гранит науки в военной академии», — сказал Крупенин и попросил своего партнера по шахматам изредка консультировать его по технике. Шевкун согласился. С тех пор Крупенин стал часто приходить к Шевкуну и домой и на службу. На этот раз он дал ему посмотреть одну из своих академических работ о действии боевых расчетов при наведении ракеты на цель.

— Так вы все же подумайте о журнале, — сказал Шевкун. — По-моему, прицел вполне резонный.

— Спасибо за совет, Иван Макарович. Только не до журнала сейчас, честное слово. С заданиями еле управляюсь. И тут, в батарее, как говорится, забот полон рот.

— Ну, дело ваше. Да, кстати, — вспомнил Шевкун и посмотрел на Крупенина. — Вы просили молодым курсантам показать ракеты. Сегодня как раз был такой разговор в учебном отделе.

— Вот это замечательно! — обрадовался Крупенин. — И как решили?

— Пока никак.

— Почему?

— Полковник из штаба округа против. Говорит: «В начале учебного года показали — и хватит, больше нет необходимости. Первый курс есть первый курс. На нем своя программа, свои задачи, а все эти показы лишь отвлекают курсантов от учебы».

— Но ведь должны же они почувствовать себя ракетчиками, Иван Макарович?

— Да я-то что? Я свое мнение высказал. Но знаете, как среагировал на мои доводы полковник? Он тут же вынул из кармана записную книжку с пунктами приказа об ответственности за учебную программу в училищах. Ясно? А потом из той же книжки стал приводить свои замечания, которые сделал на занятиях в нашем дивизионе.

— И убедил?

— Кое-кого — да.

— Формализм это, нежелание вникнуть в дело серьезно, по-человечески, — со вздохом сказал Крупенин.

— Возможно, — согласился Шевкун. — Только нашего начальника учебного отдела тоже понять нужно. Все шишки ведь инспекторские на его голове.

— Правильно, на его. И все-таки он должен предлагать, настаивать, если, конечно, убежден сам.

— А если не убежден? Или убежден не вполне?

— Ну, тогда... — Крупенин развел руками.

Стоять посредине двора на ветру было холодно. Мороз проникал в рукава, за ворот, мелкой дрожью пробегал по телу. От дыхания склеивались веки, и на ресницах, как и на суконном ворсе воротника, пушился белесый иней.