Трудная наука побеждать - [19]

Мне не приходилось раньше бывать на Днепре, и когда его голубая лента выплыла на западный обрез очередной топографической карты, мы с полковником Филиновым не утерпели. Свернув на первую попавшуюся полевую дорогу, машина помчалась к леску, за которым мы надеялись увидеть «седой Днипро». Войск наших здесь еще не было. Только близ самого берега встретили разведчиков они вели пленных.

Пробираясь между деревьями, мы спустились к реке. На той стороне было много немцев. Иные из них расположились, как на пляже, — загорали, купались. Видимо, они надежно чувствовали себя за могучей водной преградой.

Прямо-таки досада взяла, что нет под рукой ничего, кроме автомата, не достанешь! Выше нас, скрытый кустарником, кто-то шумно понукал лошадей. Это проезжало мимо полковое орудие на конной тяге. Значит, есть выход! Расчет быстренько развернул пушку и открыл беглый огонь. На том берегу поднялась паника. Хватая брюки и куртки, фашисты кинулись кто куда.

Вечером на наш командный пункт позвонили из штаба армии.

— Чем порадуешь, Николай Иванович? — услышал я очень знакомый голос.

— Зыгин? Алексей Иванович? Какими судьбами?

— Назначен командующим армией вместо генерала Кулика, — ответил он.

Я доложил новому командующему, что 5-я и 7-я дивизии пока только частью сил выходят к Днепру, а 8-я идет во втором эшелоне.

С Алексеем Ивановичем Зыгиным мы были старые знакомые — еще до войны командовали дивизиями в Уральском военном округе, потом вместе воевали на Западном фронте, вместе выходили из окружения под Невелём и Великими Луками. Это был опытный, знающий командир, и я искренне порадовался, что он жив-здоров. Значит, снова вместе будем бить врага. Однако случайности войны повернули все иначе.

Когда на следующий день, побывав у нас в корпусе, генерал Зыгин уезжал, я попросил его не сворачивать с большака. Эта дорога проверена саперами, по ней уже прошли танки и артиллерия. А проселки пока небезопасны.

— Еду в штаб, в Бирки, и никуда больше, — ответил он.

Часа через два позвонил начальник штаба армии, с нескрываемым беспокойством спросил:

— Куда пропал командарм?

— Поехал к себе на КП.

— Он еще не приехал…

Алексей Иванович Зыгин погиб. Как выяснилось, он все-таки свернул с большака на полевую дорогу — намеревался осмотреть высотку, близ села Кирьяковка, намеченную под наблюдательный пункт. Машина подорвалась на двухъярусной мине с очень сильным зарядом.

Похоронили командарма в Полтаве. Недавно я посетил эти места. Был на могиле и у памятника. У села Кирьяковка, на месте гибели, поставлен красивый обелиск. В память о нашем командарме правление Кирьяковского колхоза учредило для лучших тружеников ежегодную денежную премию имени генерала Зыгина.

После гибели Зыгина командующим 4-й гвардейской армией был назначен генерал-лейтенант И. В. Галанин, хладнокровный, очень смелый человек — не только лично, но и в решении оперативных вопросов.

Наши дивизии продолжали продвигаться, но полностью вышли на днепровские берега только к вечеру 29 сентября. Причина задержки отсутствие горючего. Из-за этого артиллерия, автотранспорт и тылы значительно отстали от стрелковых частей. Разрыв достигал ста и более километров. Пришлось срочно мобилизовать местный транспорт и перебрасывать грузы первой необходимости на подводах.

Здесь, на Полтавщине, я неожиданно встретил своего старшего сына. Обрадовала ли меня эта встреча? Даже сейчас, через двадцать с лишним лет, мне трудно ответить коротким «да» или «нет». Попробую объяснить, почему.

Уезжая из Уфы на фронт, я оставил Владилена еще совсем мальчишкой — он перешел в восьмой класс. Потом жена писала, что он поступил учеником на моторосборочный завод. И вот сижу я ранним сентябрьским утром на наблюдательном пункте, посматриваю на часы. Туман уже рассеялся, воздух чист и прозрачен, вот-вот грянет первый залп артподготовки.

Глянул нечаянно назад — что такое? По скату высоты, к наблюдательному пункту идет мой старший сын. В военной форме, в курсантских погонах.

Обнялись, расцеловались.

— Мальчик мой, — говорю, — времени сейчас в обрез. Как у нас дома и как ты сюда попал?

— Дома, — отвечает, — все в порядке. А меня в армию взяли с моторного завода. Четыре месяца побыл в пехотном училище, доучиться не смог. Нас всех отправили на Курскую дугу. Ну, а потом, узнав, что твой корпус поблизости, попросился сюда.

Вот, оказывается, как все просто.

Началась артиллерийская подготовка, бой развивался, и я уже был занят им целиком.

Но вечером проблема «отцов и детей» на войне встала передо мной во весь рост. Знаю, не мне первому, не мне последнему доводилось ее решать. Генерал Раевский на Бородинском поле, когда французы отразили картечным огнем русскую атаку, вышел вперед, взял за руки своих сыновей и, обернувшись к солдатам, крикнул:

— Мы пойдем впереди вас, не отставайте, орлы!

Младший его сын, семнадцатилетний, погиб в этой атаке, но французы были опрокинуты.

Генерал Раевский был из того железа, какое природа очень скупо отпускает на поделку людей. И не одному мне, видимо, не хватило этого железа.

«Куда же тебя определить?» — мучительно раздумывал я в тот вечер, глядя, как споро и весело уплетает фронтовой ужин мой отощавший на тыловых харчах сын.