Трубка снайпера - [2]

Мы узнали, что вы, рядовой советский солдат, снайпер, прошли с винтовкой от высот Валдая до логова фашистского зверя. От на­чала войны до конца. Не каждому было суждено пройти такой опас­ный и героический путь.

Расскажите о той силе, которая наполняла ваше сердце му­жеством и отвагой, о своем большом походе с винтовкой в руках. Хочется знать, как вы стали сверхметким стрелком, кто учил вас науке ненависти к врагу и огневого мастерства. Ждем подробного ответа, уважаемый Семен Данилович».

О подарке солдат совхозному плотнику сообщили газеты «Красная звезда» и «Комсомольская правда». Из всех уголков стра­ны в далекое забайкальское село Нижний Стан хлынул поток пи­сем. Бывший командир 221 –и Мариупольской, Хинганской ордена Су­ворова, ордена Красного Знамени стрелковой дивизии генерал-майор В. Н. Кушнаренко сообщил, что хорошо помнит своего солдата, искус­ного снайпера. Подполковник Н. Глушко, воевавший в одном бата­льоне с Номоконовым, спрашивал, а не забыл ли Семен Данилович своей удачной охоты на рубежах Демянского котла? Там от пули забайкальца «ткнулся носом в снег гитлеровский генерал». Коррес­пондент чехословацкого радио Мирослав Мотт просил Номоконова подробно написать о своей жизни и борьбе с гитлеровскими пора­ботителями. Поток писем все нарастал: помнили люди о фронтовых подвигах снайпера, хотели знать, как сложилась жизнь солдата в пос­левоенные годы.

Одно из писем, так не похожее на другие, переслала Номоконову редакция «Комсомольской правды».

«В вашей газете я узнала, – говорилось в послании неведомой Луизы Эрлих из Гамбурга, – сколько фашистов убил Семен Номоко­нов в годы всеобщего смятения. Как я поняла, он, убивая фашистов, считал их посредством отметок на своей курительной трубке. Мой сын тоже погиб на войне, как мне сообщили очевидцы, – от руки русского стрелка, недалеко от Ленинграда. Спросите Номоконова: может, на его трубке была отметка и о смерти Густава Эрлиха? может, он помнит, как упал от его пули и этот фашист?

Я прочитала, что ударник Номоконов живет сейчас в Забайкальском крае. Не стало у него трубки с отметками о наших сы­новьях, обманутых Гитлером, и солдаты нового поколения подарили ему новую. Чтобы он не забыл о войне и крови? Номоконов перенес на новую трубку отметки о своих жертвах? Он готовит новых истре­бителей? Женщина, потерявшая на войне последнего сына, хотела бы знать: молится ли человек со столь большими заслугами?».

Из огромного западногерманского города до маленького селения Нижний Стан, недавно появившегося на севере дремучей забайкаль­ской тайги, недобрым эхом минувшей войны донеслось это письмо.

«Мы перевели его полностью, – писали товарищи из „Комсомоль­ской правды“, – и копию посылаем вам. Немецкая женщина из Гам­бурга не указала своего точного адреса – будем отвечать ей в газете. Просим подробно написать о своем боевом пути. Расскажите, Се­мен Данилович, за что вы убили гитлеровца Густава Эрлиха? Ждем от вас самого подробного ответа».

В эту ночь бывшему снайперу снились тяжелые сны. Будто он, огромный и сильный, с винтовкой в руке, неторопливо хо­дил по заснеженным улицам Ленинграда и, рассматривая разва­лины домов, нигде не видел людей.

– Ты опоздал! – глухо слышалось из-под земли. – Поздно, снайпер, поздно…

Все заволоклось туманом, но вот знакомое, не раз повторяюще­еся видение снова пришло во сне к бывшему снайперу. По асфальту большого германского города, печатая шаг, отправлялся на войну батальон молодых немецких солдат. Веселые, с цветами и оружием в руках, с засученными рукавами армейских рубашек, ряд за ря­дом, они возникали в перекрестии оптического прицела и после выстрелов падали в клубящуюся яму.

Номоконов проснулся, потрогал тяжелую мочку уха, в кото­рой до самой смерти решил хранить залетевший в нее германс­кий металл, задумался:

– Эка, война проклятая, опять приснилась. Который был ее сын? Когда посадил на мушку парня, где?

Глубокой ночью засобирался в тайгу бригадир плотников.

Закинул за плечи котомку, взял старенький дробовик, трубку, та­бак… Там, вдали от селения, в глухом распадке, у костра минувшее лучше воскресится в памяти. Все вспомнит он, а потом ответит людям. И германской женщине отправит бумагу. Будто не знает али забыла, что натворили на советской земле ихние сыновья, и теперь исподтишка насмехается, упрекает. Может, и самого Густа­ва вспомнит Номоконов – попадали под Ленинградом гитлеровс­кие разбойники на мушку его винтовки. Случалось, в упор бил, глаза врагов видел в оптический прицел.

Ответит Номоконов, ответит…

Сам не умеет писать. Сынишки выжили, окрепли, грамоте научились. Продиктует им…

Да, он прошел большой и очень трудный боевой путь. Грозой фашистской нечисти прозвали его фронтовые товарищи. Бродячим таежным шаманом, хитрым и страшным, называли его враги. Как-то со своего переднего края по радио говорили о Номоконове. К себе звали «шамана», обещали «большой калым», а потом о деньгах сказали, которые за его голову назначены.

Но теперь Номоконов уже не снайпер. Плохо слушаются, дрожат руки. Глаза потеряли орлиную зоркость.

Вот он, недавний, очень недобрый день-вестник.