Труба Иерихона - [13]

Он и президентом стал на волне нового витка борьбы за свободу для простого американского человека, костяка нации. За свободу от пуританской морали, за свободу половых контактов, хоть с особями одного пола, хоть с животными. Если это не мешает жить моему соседу, любил повторять он на митингах, если не вредит моей любимой стране, а моему здоровью только дает хороший толчок, то кому какое дело, имею я соседку, соседа или их собаку?

Сейчас он прохаживался взад-вперед по кабинету, двигал плечами, разгоняя застоявшуюся кровь. Упал вытянутыми руками на край массивного стола, отжался десяток раз, в плечевом поясе приятно потяжелело от притока ­крови.

Теперь у него огромный штат аналитиков, но все же основное направление цивилизации задает по-прежнему он, президент самой могущественной страны мира!

До прихода государственного секретаря надо успеть сформулировать необходимость взятия еще одного рубежа. Он вспомнил о нем, когда вчера вечером смотрел старый фильм о временах войны Севера и Юга. Рубеж серьезный, хотя о нем в последнее время просто перестали вспоминать. О нем могли бы просто забыть, но на его взятии можно поднять волну новой предвыборной кампании на второй срок! А раз так, то важнее задачи просто быть не может…

Принцип, сказал он себе почти вслух. Этот рубеж – принцип. Любые принципы должны быть объявлены порочными! Совсем недавно такое странное… странное теперь качество, как бескомпромиссность, считалось просто необходимым для человека. Бред какой-то! Если о человеке говорили, что он – бескомпромиссный, это было высшей похвалой. Как в России, так и в Германии, Франции, Америке, Японии или далекой Бирме.

Сейчас, в эпоху компромиссов, это слово уже употреблять перестали. Ругательным пока никто не решается объявить, время не пришло, его просто тихо-тихо изъяли из обихода. Пожалуй, сейчас самое удобное время так же поступить со словом «принципиальный». Удивительно хорошо подыграла в период перестройки в СССР некая партийная активистка, опубликовав статью в центральной прессе под заголовком «Не могу поступаться принципами!», где она обосновывала, почему по-прежнему верна советской власти. В тот момент советскую власть ненавидели все люто, как во всем мире, так и внутри страны – даже рядовые члены партии, так что слово «принципиальность» у многих простых и даже очень простых людей сразу прочно связалось с устоями ненавистной советской власти…

Так что надо сперва ударить по слову «принцип». Да-да, именно ударить, врезать, шарахнуть так, чтобы брызнули осколки этой некогда несокрушимой твердыни! Развернуть кампанию в прессе, а затем потихоньку слово «беспринципный» вытащить как синоним свободно мыслящего человека. Свободного от оков старого мира, старых замшелых понятий. Молодежь легко ловить на то, что она должна… просто обязана придерживаться других принципов, чем родители. Родители – это прошлое, и потому их понятия и образ жизни – тоже прошлое! Родители – это обязательно ретроградство, это обязательная тупость и непонимание современных реалий жизни, несмотря на весь хваленый жизненный опыт и даже их ученые степени и заслуги. Все, что пришло от родителей, – плохо, несовременно, устарело. Эти молодые придурки никогда не замечают, что ими руководят старые монстры…

– Итак, – повторил он, – посмотрим, с какой стороны атаковать эту твердыню, этот железобетонный Принцип… Посмотрим, что на этот вызов сумеют ответить русские!

На столе мелодично звякнул звонок. Сверхплоский экран засветился, миловидное лицо его секретарши Мэри выступило из полутьмы.

– Господин президент, – промурлыкала она, – к вам государственный секретарь…

– Зови, – разрешил президент.

Массивная дверь, строгая и без излишней роскоши, открылась рассчитанно медленно, в этом здании ничто не должно двигаться с недостойной поспешностью.

Государственный секретарь, низкорослый человек с огромными залысинами, вошел, ступая неслышно, подтянутый и суховатый, с выражением значительности на желтом, как старый воск, лице. Голос его был, как и жесты, сдержанным и суховатым.

Серые выпуклые глаза смотрели пристально, но, встретившись взглядом с президентом, он намеренно опустил глаза. Все в правительстве знали, что президент, подобно вожаку павианов, не выносит прямых взглядов, сразу усматривая в этом вызов.

– Добрый день, господин президент, – сказал секретарь ровным протокольным голосом. – Надеюсь, он у вас, как и у всей страны, добрый…

– Добрый, добрый, – благодушно подтвердил пре­зидент. – Привет, Виль. Что-то ты весь какой-то серый. В серые кардиналы метишь?

Расхохотался своей шутке, тем более что во всем Вашингтоне он один знает, что такое серый кардинал и чем он отличается от того таракана в красном, который присутствовал на инаугурации.

Государственный секретарь на всякий случай улыбнулся осторожно, положил на стол папку.

– Господин президент, здесь рекомендации наших специалистов по имиджу, а также группы ведущих психоаналитиков…

Президент поморщился:

– Что они хотят?

Секретарь развел руками. Он знал, как и президент знает, что оба лишь крохотные винтики в огромной государственной машине. Каждый делает то, что надо делать, но аналитики позволяют эти эскапады, когда наедине перед зеркалом или доверенным лицом можно заявить, что этого он делать не будет или не хочет…