Троя. Герои Троянской войны - [288]

Отшельник смотрел на Ахилла с такой нежностью, какой тот никогда прежде не видел, и это испугало героя. Он хотел прервать речь учителя, но Хирон не дал ему заговорить.

— Постой, мальчик, прежде ты был учтив и не перебивал меня. Сейчас ты хочешь, чтобы я снова жил рядом с людьми. Не стоит. Мне легче будет остаться здесь. А юный Лисипп, надеюсь, позаботится о моем погребении.

Молодой человек пристально вгляделся в темное от вечного загара, обточенное всеми ветрами земли лицо учителя.

— Хирон, послушай! — голос героя против воли дрогнул. — Я не сделаю ничего, чего бы ты не захотел. Но раз ты так мне доверяешь, доверься мне до конца. Скажи мне, кто ты? Я никому не открою.

Отшельник усмехнулся.

— Можешь открыть. Я, действительно, скоро умру. А чтобы у тебя не возникло сомнений, пойдем, я кое-что покажу тебе.

Тяжело навалившись на посох, он поднялся с лежанки, взял один из лежавших в углу факелов и, сунув смолистую головку в очаг, зажег его.

Они прошли в глубь основного коридора, к дальней пещере, но, не дойдя до нее, свернули и двинулись по боковому коридору. Ахилл помнил, что в конце его есть еще один, небольшой грот. Становилось все холоднее, со сводов капала вода, летучие мыши, испуганные светом факела, метались под потолком прохода, иногда чиркая крыльями по плечам и лицам идущих.

— Вот.

Гротом боковой коридор завершался, дальше пути не было. У его стены лежал, вдавившись в нее, громадных размеров камень. Когда-то, рассматривая его, Ахилл подумал, что он не из этой пещеры, по цвету он отличался от ее стен. Скорее, это был один из валунов с верхнего плато. Но кто бы смог притащить его сюда?

— Да, — засмеялся Хирон, — этот камешек не отсюда. Это я его принес, когда поселился в пещере и захотел спрятать кое-какие свои сокровища. Я бы, может, и прежде их тебе показал, да вот беда: мне уже лет сорок не сдвинуть камень с места — силы не те. И ты семнадцать лет назад его не своротил бы. А вот теперь, прошу тебя, отодвинь его.

Ахилл осмотрел камень, оценивая его вес, вздохнул и, обхватив обеими руками холодную глыбу, дернул вверх и в сторону. Камень откатился с шумом и грохотом, открывая глубокое темное пространство — еще один грот.

— Ну и сила была у тебя, учитель! — воскликнул молодой человек. — Я бы…

— Не знаю. Скорее всего, был таким же. А теперь я посвечу факелом, а ты вынь оттуда все, что там припрятано.

Углубление оказалось не таким уж просторным — просто большая выемка в скале. На полу этой выемки были положены толстые циновки, а на них… Одну за другой Ахилл вытащил из ниши громадных размеров палицу, кованую, мощную, такую же тяжелую, как памятная ему булава лестригона Каррика, затем львиную шкуру, тоже необычайно большую — лев, что носил ее, был, должно быть, ростом с хорошего быка, затем огромный лук и колчан всего с несколькими стрелами.

— Осторожней! — предупредил Хирон. — Стрелы отравлены, и я уверен, что яд опасен до сих пор. Он извлечен из пасти самой ядовитой твари, что водилась в ахейских землях. Правда, у нее были не две головы, как все болтали, а одна, но эта змеища и с одной головой отправила в царство Аида больше людей, чем все другие змеи, вместе взятые. Я рассказывал тебе о ней. Помнишь?

— Лернейская гидра! — вскрикнул Ахилл. — О, великий Бог! И эта палица… И львиная шкура… И лук, которого никто не натянет!

— Ты натянешь, — спокойно сказал старик. — А я уже не натяну. Поэтому возьми его, если хочешь. Стрелы лучше сжечь: яд — скверная штука. Подло им пользоваться — ты в этом убедился. И шкуру возьми. Когда-то я носил ее вместо плаща. Это был страшный лев, до сих пор не пойму, как он такой вырос и с чего был так свиреп. Он ухитрился выбить у меня из рук копье и разгрыз, будто соломинку. Пришлось полагаться только на силу рук. Я задушил его.

— Ты… — герой задохнулся, потрясенный вдруг открывшейся ему правдой. — Твое имя…

— Я был величайшим героем Ойкумены, — голос отшельника обрел на миг небывалую силу, но тотчас погас, вновь став мягким и ровным. — При жизни обо мне сложили больше легенд, чем об иных богах. Но не менее половины из них — красивые сказки. А главное — все это ничего не стоит.

— Геракл! Великий Геракл! — воскликнул Ахилл. — И я жил с тобой рядом пять лет и не знал…

— И хорошо, что не знал, — рука отшельника твердо сжала плечо троянца. — Геракл умер. Давно. Девяносто лет назад. Да и Хирон, считай, уже мертв. Если уж меня прозвали кентавром и стали в это верить! А теперь идем-ка в нашу теплую, натопленную пещеру, да и ляжем спать. Вам с Пентесилеей завтра в дорогу, а мне хочется еще проводить вас туда, вниз. Думаю, мы видимся в последний раз, мой мальчик.

Но они не спали эту ночь. Говорили и говорили до рассвета. А утром простились. Навсегда.

Год спустя до Ахилла дошла весть о смерти Хирона. А еще через два года он вновь побывал в пещере своего детства и отыскал могилу — небольшой курган, сложенный из неотесанных плит. Герой поднял на вершину этого кургана тот самый громадный камень, что когда-то закрывал потайной грот, и выбил на нем оба великих имени, которые при жизни носил его учитель.

ЭПИЛОГ

С тех пор, как скитальцы возвратились в Трою, прошло двадцать лет. Знаменитый город давно уже полностью восстановлен, и, как уверяют все, кто видел его до войны, стал теперь еще роскошнее и величественнее.