Троя. Герои Троянской войны - [276]

— Догадываюсь.

Одиссей опустился на землю рядом с Паламедом, и Тарк, приподняв верхнюю губу, чуть слышно рыкнул.

— Я его не украду, пес! — примирительно сказал базилевс, на всякий случай, отодвигаясь чуть дальше. — А тебе, Паламед, хочу сказать совсем немного, так что уж потерпи. Я догадался, вернее, почти догадался, что это ты решил выдать себя за меня. Не удивляйся. Во-первых, мы походим друг на друга внешне, я это и прежде замечал, во-вторых ты тогда исчез с берега явно не смытый волнами, как думали некоторые, и я всегда знал, что ты жив, и не сомневался, что захочешь мне отомстить. А в-третьих, я ведь отлично знал, что ты любишь Пенелопу.

— Чтоб тебя муравьи сожрали! — вскрикнул пленник, сразу утратив все свое хладнокровие. — Какое твое дело, собака?! И как ты мог догадаться об этом? Как?!

Он резко дернулся, порываясь вскочить, но предупреждающий, уже громкий рык Тарка заставил его вновь рухнуть на гальку. Он видел перекушенную шею троянского разбойника, который перед тем его едва не убил, и знал, что Тарку ничего не стоит сделать это и с его шеей…

— За собаку я бы заставил тебя ответить, — спокойно проговорил Одиссей. — Но ты ранен, это во-первых, во-вторых, Тарк вот тоже собака, и я не могу презирать его. Он за всю свою собачью жизнь не совершил и одной сотой тех подлостей, в которых мы с тобой можем упрекнуть себя. Что до Пенелопы, то тут догадаться было нетрудно. Я еще в Спарте понял, что перешел тебе дорогу, но ведь она сама меня выбрала… И вот теперь в Эпире появляется вдруг человек, который выдает себя за меня. Почему в Эпире? Да ясно, почему. Ты решил помочь Гелену захватить власть здесь, а он, небось, обещал тебе помочь одолеть женихов, которые осаждали на Итаке мою жену. Уж не знаю, надеялся ли ты и ее убедить, что ты — это я, в конце концов, после восемнадцати лет отсутствия даже такое возможно, но затея была, в общем, не такая уж глупая… Однако, вот видишь, я жив.

— Да, — сухо бросил Паламед и отвернулся. — Повезло опять тебе.

— Если только это можно назвать везением! — воскликнул Одиссей. — Впрочем, что гневить богов… Да, мне повезло. И тебе, потому что и ты, и я уже должны быть мертвы не по одному разу. Слушай, Паламед, я знаю, что виноват перед тобой.

— Да-а? — не выдержав, пленник усмехнулся. — А я думал, ты считал себя правым. Разве ты не самый умный, не самый находчивый?

— Я виноват перед тобой, как и перед другими, в том, что придумал эту страшную клятву, — продолжал, не слушая его, Одиссей. — Виноват в том, что потом струсил, а сам перед собой оправдывался, тем, что у меня родился сын. Я виноват и в том, что девять лет мучился желанием тебе отомстить за твою выдумку с Телемаком, за мое разоблачение.

— И ты отомстил! — выдохнул Паламед, вновь едва удерживаясь, чтобы не вскочить и не кинуться на базилевса. — Что тебе еще нужно? Теперь я потерял последнее! Скорее всего, меня убьют. Гектор не простит мне помощи Гелену.

— Гектор? Гектор простил мне Троянского коня и падение Трои! Гектор вообще не такой, как мы. И ты спас его сына. Так что, думаю, никто тебе ничего не сделает, Паламед. А я заговорил с тобой потому, что думал — ты тоже изменился…

Голос Одиссея при этих словах показался пленнику таким странным, что он против воли посмотрел ему в лицо. И увидел в спокойных серых глазах искры слез. Это было так невероятно, что Паламед вновь привстал со своего места. На этот раз Тарк не дернулся и не зарычал.

— Изменился? В чем я должен был измениться, Одиссей?

— Я думал, ты тоже хотя бы немного научился прощать.

— А тебе что, нужно мое прощение?

— Да. И твое тоже. Впрочем, я о нем не прошу, — тут голос базилевса стал прежним, спокойным и чуть насмешливым. — Я в последнее время предпочитаю то, что дают добровольно.

— Одиссей! — послышался в это время голос Гектора. — Мы выступаем — терять времени больше нельзя, скоро вечер. Ты с нами?

— А зачем бы я приплыл сюда с Итаки? — воскликнул базилевс, быстро вскакивая на ноги. — Уж не ради беседы с моим давним врагом! Иду.

И он, как ни в чем не бывало, кивнул Паламеду.

— Мне пора. С твоим приятелем Геленом у меня не получится такой мирной беседы.

Итакиец отряхнул с подола мелкую гальку, на ходу надел шлем, который во все время разговора вертел в руках, и пошел к ожидавшим его троянцам.

— Стой! — неожиданно для себя крикнул ему Паламед.

Не останавливаясь, базилевс обернулся.

— Уже некогда, Паламед. Я все тебе сказал.

— Я не все сказал тебе! Послушай…

Пленник рванулся следом, но его тотчас остановил глухой рык гигантского пса.

— Одиссей, да постой ты! — закричал Паламед. — Постой, или этот зверь меня загрызет! Ты же этого не хочешь…

Базилевс сделал несколько шагов назад.

— Слушаю.

— Не думаю, чтобы мы могли простить друга друга, — выдохнул раненый. — Но раз уж так… Не мучай себя воспоминаниями о подложном письме, которое ты мне подбросил, и о том мешке золота… Я действительно был в сговоре с Приамом. Спроси Гектора, возможно, он знает это. Астианакс слышал, как я рассказывал об этом Гелену. Ну? Легче тебе стало?

— Не знаю… — в некотором смущении признался Одиссей. — Сам-то я от этого лучше не становлюсь — что сделал тогда, то и сделал. Но я благодарен тебе. Прощай!