Тропы «Уральского следопыта» - [21]

— Только что сам узнал от командира отряда, — оторвался Крылов от экрана локатора. — Перед полетом, оказывается, он написал рапорт об отставке. Отлетался, на пенсию.

Виталий стоял окаменевший: отец на пенсию? Не может быть, мама бы знала… Ночей не спит, когда он в воздухе!»

— Правда? — обрадовался он. — Вы меня не разыгрываете?

— Здравствуйте, я ваша бабушка, — усмехнулся Крылов. — Вон командир отряда — сам расспроси.

23 часа 41 мин.

Пилотская самолета № 75410

Уже час они летели на двух двигателях. Ныли от напряжения руки и ноги. Но командир чувствовал, видел: все, включая даже Димку Киселева («Вот бог наградил механиком! Зеленеет на высоте, как стюардесса-практикантка…»), пришли в норму и ведут себя так, как будто ничего не случилось.

«Конечно, когда движки загорелись — это тебе не тренажер, — рассуждал Селезнев. — Железных пилотов нет. А тем более когда за твоей спиной — люди! Но важно, что даже Димка не спасовал. Молодцы! Теперь только не давать им времени на всякие там мысли. Работать! Когда человек работает, все в норме».

И он без устали тормошил их: «Димка, какой расход керосина?… Невьяныч, дай-ка еще раз глянуть на «метео»… Сударь! Что у тебя там с обледенением? Не началось?…»

— Осипыч, — нажал он на кнопку переговорного устройства — обернуться не мог, взгляд сосредоточен на приборах. — Осипыч, тут ведь где-то у нефтяников есть зимние полосы — грузовые «антоны» сюда, к геологам, летают. Может, еще не растаяли полосы?

Штурман ответил тоже по переговорному устройству.

— А кто тебя там ждет? И ты ведь не буровые станки везешь, а людей.

— Это ты верно заметил, Осипыч. Так что же, неужели так и будем на двух пилить аж до самой Тюмени? Что у них совести нет, в ЦДС: не могут найти аэродромы поближе?

— А что с них толку, с ближних? — ответил, помолчав, штурман. — Угробиться можно и во Внукове — были бы подходящие условия. А на ближние сейчас эти условия как раз и есть.

— Тоже верно, Осипыч. Только вот держусь я за штурвал и чую, как у Никиты поджилки трясутся: не долетим ведь до Тюмени!

— Устал, командир, — признался Никита. — Однажды, мальчишкой еще, бегал я по крыше дома, дом у отца свой, высокий. Вот и сорвался. Загремел вниз. Успел только ухватиться за водосточный желоб. Завис, одним словом, между небом я землей. Надо орать во все горло, на весь мир орать, чтоб сняли! А я гляну вниз — язык деревенеет.

— А ты за борт не смотри, — посоветовал Селезнев. — Ничего там хорошего — облака до самой земли.

— Да я при чем? — сказал Никита. — Потянуло…

— Ну и что? Загремел?

— Все, думаю, конец. Язык уж отнялся, и руки отнимутся. Но тут вижу — бочка. На углах домов под желобами бочки для дождевой воды ставят. А я как раз на этом самом желобе и завис — метрах в трех от угла. Ну, думаю, шалишь, не все еще потеряно. Руками я еще шевелю. И давай: раз-раз пальцами, а желоб-то наклонный, к бочке! Шевелю я это пальцами — жжет невыносимо, режет железо, а все же чувствую, что к бочке то меня сносит!

— Глиссанул[21], значит…

— Вот-вот! Совершил мягкую посадку…

— В бочку?

— В бочку.

— А руки?

— А что руки? Видел когда-нибудь разутого «туполева»? Занесет его, беднягу, на концевую[22] — от резины одни клочья. Вот так и у меня с руками. Ничего! Зажило, даже шрамов не осталось.

— Вот за это — молодец! — сказал Селезнев. — За бочку…

— Командир, в дверь стучат, — сказал Витковский.

— В дверь? Неужто пассажиры? Этого нам только не хватало! Где там Кирьяниха? — Он двинул переключатель абонентского щитка на связь с проводником, дождался «Да!» и крикнул: — Мать! Кто к нам ломится?

Телефонную трубку взяла Таня.

— Это Людмила Николаевна к вам пошла — воду понесла.

— А-а… — сказал командир. — А как там в салонах, тихо?

— Как тихо? — не поняла Таня.

— Ну, не шумят?

— А затем им шуметь? — удивилась Таня. — Спят, отдыхают.

— Так… — Селезнев понял, что Татьяна об аварии не догадывается. — Ну и не буди, пусть спят.

И крикнул:

— Откройте Кирьянихе!

Пока штурман возился с задвижками, командир переключился на радиста и сказал:

— Невьяныч, ты что — третьего номера в дела не посвятил?

— А зачем? Нужно будет — скажет Людмила.

— Что ж, может, и верно.

Людмила в самом деле принесла им бутылку воды и стопку пластмассовых стаканчиков.

— Ох, ну и люди же вы! — сказала она, захлопывая за собой дверь. — Сидите как сурки, хоть бы слово сказали!

— О чем, мать! — откликнулся Селезнев, не оборачиваясь. — Мы тебя и без слов любим.

— Ты же обещал объяснить, что случилось!

— А чего объяснять? Летим и летим… Все нормально.

— Какой, мать, пожар? Приснился, что ли? Движки зафлюгировали — так это наше дело: хотим — летим на четырех, хотим — не двух.

— Знаешь, Селезнев! — разозлилась Людмила.

— Давай, иди, иди, не мешай. Как там читинский «заяц»? Не шумит?

— Притащился на кухню.

— Ты за ним присматривай, мать, это такой тип… Где он сидит?

— Сидел на первом «в», а теперь перешел во второй салон.

— На какое место?

— На шестом «д», кажется.

— У иллюминатора… Вот что, мать: ты его из кухни не отпускай. Там из этого иллюминатора винт третьего как на ладони. Увидит, что не крутится, может хай поднять. Держи этого «зайца», мать, на кухне.