Тропою волка - [37]

В это время на севере от границ Литвы разворачивалась новая Ливонская война. Московские войска перешли границу со Шведским королевством, внедрившись в Инфлянты. Сам Алексей Михайлович 15 июля вышел с главными силами из Полоцка. Также к июлю воевода Змеев окончательно завершил строительство флотилии для переброски войск в Прибалтику. Готовые речные струги имели длину от восьми до семнадцати саженей и могли свободно вмещать до полусотни ратных людей с полным боевым запасом. Прочие суда предназначались для доставки продовольствия, эвакуации раненых и больных нижних чинов и перевозки полковой и осадной артиллерии.

По поводу прибалтийских земель царь приказал своим воеводам следующее: «Которые уезды в Ливонии добровольно в подданство не учинятся, те места ратным людям без остатку разорять». Воеводы заверили своего государя, что «ратные люди, слыша такой указ, не оставят живущему нигде места».

Войска Потемкина быстро вторглись в район городов Кексгольма и Нотебурга и обложили их. Но защитники городов заперлись за крепкими стенами и не желали сдаваться. Все приступы на эти два города были успешно отбиты. Однако в первые дни августа пала столица литвинско-польского Задвинского княжества Двинск, или Дюнабург. Изрядно потрепанный недавно отбитыми осадами царских воевод Салтыкова и Ордина-Нащокина, Двинск не выдержал нового испытания. Правда, отчаянно сопротивлялись защитники Верхнего замка Двинска. Московиты никак не могли захватить его, потеряли много людей, расстреляли тьму-тьмущую ядер и гранат и, в конце концов, ворвались в замок и безжалостно перебили всех оборонцев. Царь велел переименовать Двинск в Борисо-Глебск. Осаде подверглись эстляндские Дерпт и Нейгаузен. Московиты взяли город эстов Кокнесе, переименовав и его в Царевич-Дмитрий. Сам же царь с полками пошел на главную цель своего ливонского похода — Ригу.

Глава 12 РАЗГРОМ

Михал решил все же забрать картину у Тарковского и спрятать ее в обозе Яна Казимира. «Хорошая идея! Почему она сразу не пришла мне в голову? — спрашивал сам себя Михал. — Этот старик Тарковский меня сбил с толку, не дал даже подумать самому!» Но осуществить идею молодой князь Несвижа так и не успел. Неожиданно под Варшавой появился Карл Густав с войском. Все по тревоге стали собираться и выезжать навстречу вражеской армии, приближающейся к столице с севера. 18 июля, в пятницу, у Бялолукского леса, армия шведов заняла прочную позицию шириной десять верст, выстроившись между лесом, дюнами с одного боку и восточным берегом Вислы с другого.

На солнце блестели стройные ряды касок шведских мушкетеров и кирасир, слегка колыхались на робком ветру знамена, били барабаны, играли флейты, слышались громкие гортанные команды офицеров… Правда, шведской эту армию можно было назвать весьма условно. Скорее она была немецкой: из 19 000 лишь 3500 были шведами из личной гвардии Карла Густава — кирасиры и конные гренадеры. Брандербуржские же немцы курфюрста Фредерика Вильхельма насчитывали до 9000 конницы и пехоты. Шведская часть пехоты состояла из 3000 человек, набранных в Швеции, Финляндии, Карелии и Эстонии. Две тысячи литвинских гусар и драгун привел на помощь шведскому королю и брандербургскому курфюрсту Богуслав Радзивилл. Так уж получилось, что все три военачальника — шведский, немецкий и литвинский — являлись родственниками по германским династическим бракам, а из-за хитросплетений этих самых дворянских немецких браков Фредерик Вильхельм, будучи ровесником Богуслава, приходился ему… троюродным внуком! Из-за чего Богуслав не упускал случая, чтобы не подшутить над «внучонком».

У Яна Казимира собралась армия на тысячу солдат больше. Польский король считал, что победа у него уже в кармане, но Кмитич, пользуясь своим авторитетом у короля Речи Посполитой, пытался развенчать это убеждение.

— Шведы и немцы очень хорошие солдаты, Ваше величество, и прекрасно умеют воевать и обороняться. У них артиллерия лучше. Поэтому нам не следует атаковывать их первыми, — советовал оршанский полковник.

— Мой друг, — снисходительно улыбался Ян Казимир, умиленно взирая на полковника своими большими влажными глазами, — разве ты не видел, с каким патриотизмом мои солдаты шли на Варшаву? Они даже не жалели своих жизней! Моральный дух увеличивает наши силы втрое. Посмотрите, князь! — король протягивал Кмитичу подзорную трубу. — На берегу Вислы у этих германцев совершенно тонкая линия обороны: пикинеры, мушкетеры и строй драгун. Как мне доложили, все они финны, эсты да балты Ливонии, вояки слабые. Мы их сомнем одной лишь атакой.

На восточном берегу реки линия обороны Карла Густава и в самом деле представляла из себя достаточно узкую линию мушкетеров с пикинерами и латышскими драгунами. Это не ускользнуло от внимания не только Яна Казимира.

— Мы их враз разобьем! — заверяли короля почти все офицеры, зная, что шведская пехота набрана из финнов да карелов — «плохих вояк», как характеризовали их сами поляки. Теперь и Кмитичу стало казаться, что победа вполне по зубам польской коннице и будет достаточно легко достигнута.

— Тогда я атаковал бы как можно быстрее, пока они не укрепились, — высказал свое мнение Кмитич.