Тропою волка - [125]

— Как настрой? — спросил Кмитич первым делом у Леоновича. Тот лишь тяжело вздохнул. Уже менее чем через пару месяцев после вхождения в Могилев царских войск, встреченных хлебом-солью, могилевчане разочаровались в царской власти. Как, собственно, разочаровались и московитяне в могилевчанах. Если жители Могилева полагали, что царь, именующий себя русским и православным, таковым и является, то они жестоко ошиблись. Однако и московитяне, полагая, что православные литвины Могилева должны быть во всем подобны московитянам, также просчитались.

Православие людей Московии не было похоже на православие ни Литвы, ни Руси, как и не было ничего общего между самими московитянами и могилевчанами, да и всеми литвинами. Ни традиций, ни обрядов, ни общих постов, ни святых, ни трактований законов. Московитяне не знали, что такое Деды, Радуница и Купалье. День поминания усопших, когда могилевчане шли на могилы своих предков на Радуницу, ставили на могильный холмик столешницу, накрывая белой скатертью и приговаривая: «Мои родзицели, выбачайте, не дзивицесь, чем богата хата, тем и рада», и начинали обливать могилы медом, вином, выкатывать пасхальные яйца, московиты воспринимали как дикость и еретическое уродливое «латинство».

— Ведь запрещено посещать могилы предков! — говорили московитские «православные». И теперь уже могилевчане смотрели на них как на дикарей.

На улицах, площадях и даже в церквях между жителями города и московскими «освободителями» то и дело вспыхивали ссоры, порой перераставшие в драки. Похоже, захватчики полностью игнорировали известную пословицу про собственный устав в чужом монастыре, вероятно, считая Могилев своим монастырем. Все отличия от московских правил и традиций захватчики с презрением называли латинством и неправдами польского короля. Спорить с ними было порой бессмысленно — эти люди не умели слушать каких-то там «поляков и литовцев».

Два последних года Леонович обивал пороги начальников московского гарнизона Горчакова, Полиектова и Чекина, разнося многочисленные жалобы. Поначалу московские воеводы, в частности Полиектов и Чекин, как-то пытались помочь разобраться, наказать или приструнить распоясавшихся единоплеменников. В Могилев эти московитяне приехали через Смоленск, поразивший их своей чистотой и величием и обилием храмов различных конфессий. Однако Могилев оказался еще более крупным городом, тоже чистым и убранным. Чего уже нельзя было сказать ныне.

До приезда в Могилев Полиектову и Чекину докладывали, что жители города все благочестивой веры, «римской веры людей немного, и костелов римских только два, и те гораздо небогаты, один каменный, зело древний, другой деревянный, в котором служат Езувиты, а каменный костел называют Фарою, и служат в нем Плебаны…» Также воеводам докладывали, что «улицы этого города Витебского воеводства чисты и без грязи, мещанских домов в Могилеве и на посаде с 20 000, а еврейских с 10 000. В том городе улицы вымощены диким камнем. В том городе хлеб покупают высокой ценой. Еды всякой много, и рыбы живой немало…

Тот город Могилев по королевским привилегиям вольный город, а к мещанам могилевским эконом не имеет отношения, а судит их во всех делах войт».

Вот почему Чекин и Полиектов, изначально полагая, что вступают в типично московский православный город, но окунувшись в иной мир Европы, вели себя согласно пословице «Не суйся со своим уставом в чужой монастырь». Однако Горчаков сей пословицы, похоже, не знал. Вскоре и Полиектов с Чекиным перестали помогать Леоновичу с его жалобами и просьбами, отсылая напрямую к Горчакову. Ну а тот на все обращения бурмистра отвечал грубыми словами, мол, иди-ка ты, брат, куда подальше со своими причитаниями.

— Усмири лучше своих людей! Пусть слушаются нас во всем! Мы здесь хозяева! — гневно заявил однажды вечно надменный Горчаков Леоновичу, и бурмистр прекратил ходить к нему. Окончательно взбесил Горчаков бурмистра тем, что приказал могилевским мещанам, если уж те и именуют себя православными, носить православные одежды, как московитяне.

— У вас татарские одежды! — возмущался Леонович. — Вы ведь даже сапоги с загнутыми носами, как у магометан, носите, ибо магометанам запрещено попирать носками землю, где покоится прах их предков. У христиан такой традиции нет! Мы не магометане!

— Пиши челобитную царю, чтобы разрешил вам при вашем платье римском оставаться, — отвечал впрезрительно Горчаков, — по мне, раз уж вы православные, то и носите наше православное платье!

Пришлось писать челобитную. В ту минуту Леонович готов был задушить ненавистного Горчакова собственными руками. Тогда же он и задумал поднять бунт и вздернуть московитского воеводу на первом же дубе. И именно тогда, в середине января из полыньи на льду Днепра московские ратники выловили бездыханное тело Могилевского священника отца Сергия. Это известие еще больше всполошило горожан, ибо все знали, что утопил Сергия, скорее всего, отец Георгий, московский поп, много и громогласно споривший с Сергием по поводу обрядов и святых. Аргументы Могилевского священника принимали даже некоторые московитяне, что лишь выводило из себя отца Георгия. И вот отец Сергий пропал, а через сутки его нашли утонувшим в Днепре.