Тропою страсти - [49]

— Я… Одри не говорила, что ты должен прийти, — пролепетала Джесс, заикаясь. Уже несколько недель она пыталась изгнать Луиджи из своих мыслей. Как же он посмел теперь вернуться и разрушить хрупкий барьер оцепенения, которым она себя окружила?

— Какая небрежность с ее стороны! — заявил он без тени юмора. — Но уж поскольку я оказался здесь, есть ли у меня надежда быть приглашенным на кофе?

Джесс замерла, не зная, что ответить. Еще несколько мгновений, и она вновь окажется в его власти.

— Нет! Никогда! — выдавила она из себя, отвернулась и прошла в гостиную.

— Это не займет много времени, — настаивал Луиджи, следуя за ней. — Я проделал большой путь, чтобы сказать то, что намерен сказать, и я скажу тебе все, с кофе или без него.

Вцепившись в спинку дивана, Джесс в оцепенении смотрела, как он непринужденно прошел к креслу-качалке из гнутого дерева и уселся в него. Она заметила легкую тень тревоги, появившейся на его лице, когда кресло плавно качнулось назад под его весом, и Джесс почувствовала, что ее собственное тело тоже плавно опускается на диван.

— Я мог бы начать с Валерио Росси. Это человек, которого я глубоко уважаю и как профессионала, и как друга…

Ошеломленно глядя на его раскачивающуюся в кресле фигуру в плаще, Джесс злилась на свое собственное состояние — опять эта предательская слабость в коленях, опять сладостно-тревожное замирание сердца.

— После несчастного случая Валерио пережил долгие месяцы адских физических мучений, поэтому я был готов на все, чтобы защитить его от чего угодно, что могло бы усилить его душевные страдания, которые он, разумеется, испытывал. Временами он был близок к помешательству от мысли, что никогда снова не сможет ходить…

Джесс не могла никак сосредоточиться. Как в полусне, слушала она слова, произнесенные с таким до боли знакомым, неуловимым акцентом, а ее глаза упивались каждой деталью его аристократических черт. Ее неожиданно растрогал вид его непривычно запавших, измученных глаз, темная чуть пробивающаяся щетина на лице.

Поначалу Джесс испытывала двойственные чувства: ее переполняло отчаянное желание обнять его, утешить и ощутить тепло его тела, но в то же время она злилась на собственную слабость. Однако злость ее постепенно улеглась, и осталось одно лишь чувство любви, неподвластной разуму.

— До несчастного случая я никогда не встречал сестру Валерио, Монику, — продолжал Луиджи все тем же бесстрастным тоном. — Примерно через месяц Валерио навестил в больнице звукооператор, с которым иногда работал Пьетро. Позже он особо предупредил нас, что Моника — одна из тех женщин, которые имеют склонность к болезненной фиксации на определенном мужчине. Я и не предполагал, насколько это серьезно… Она даже грозилась покончить с собой, если я прерву… общение с ней.

Джесс пронзила острая боль в сердце, когда тысячи разрозненных кусочков сложились в ее сознании в цельную картину.

— Я думаю, эта склонность имеет определенное название, — ошарашенно прошептала она и подумала: как же она могла быть такой слепой?

— Как бы это ни называлось, но стать объектом подобной мании просто ужасно, — угрюмо произнес Луиджи. — Я очень боялся, что об этом узнает пресса, а вместе с нею — Валерио. В конце концов одна моя родственница, Рэчел — дальняя кузина по отцовской линии, мы вместе росли — предложила, чтобы мы с ней притворились обрученными. Она надеялась, что это оттолкнет Монику… Но, конечно, ничего не вышло.

— Тогда твоя кузина расторгла помолвку! — догадалась Джесс, яростно пытаясь изгнать из своего сознания ту полную недомолвок статью, которую она читала.

— Рэчел и мой близкий друг полюбили друг друга и собирались вскоре пожениться. В конце концов именно он рассказал мне, как Моника изводила Рэчел, — не открыто, а исподтишка, коварным и достаточно изощренным путем… Естественно, я разорвал помолвку от имени Рэчел.

Джесс вспомнила о том, как ее тоже обрабатывала Моника. Все детали рассказа Луиджи так хорошо выстраивались в единую картину, что у нее не осталось и тени сомнения, что это правда, но правда настолько неожиданная, что неудивительно, почему даже намек на истинное положение вещей раньше не мог быть ею принят. Но как бы ее ни потрясли сейчас откровения Луиджи, они никоим образом не меняли того, как он поступил с ней… Ничто не могло этого изменить!

— Я… я сожалею по поводу Моники… — пробормотала Джесс, пытаясь сдержать вновь нахлынувшую волну обиды.

— Мне кажется, ты думаешь, что я об этом не сожалею, — резко бросил Луиджи. — Весь ужас в том, что я бы уже давно мог все это полностью прекратить, если бы меня так не сдерживал несчастный случай с Валерио! — добавил он с горечью. — Я видел его пару дней назад, он чувствует себя сейчас очень неплохо. — Джесс посмотрела на него с удивлением — Моника всегда давала ей понять, что ее брату далеко до полного выздоровления. — Когда я рассказал ему эту историю, бедняга не знал, смеяться или плакать.

— Он знает об этой ее мании?

— Знает, это случалось уже дважды — в первый раз, когда ей было семнадцать и умер ее отец, во второй — пять или шесть лет назад, когда ограбили ее близкого друга, и он сильно пострадал. В общем, если судить объективно, она в этом не виновата — включается некий механизм, и все…