Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра - [16]

Приняв родоновую ванну, мы полезли на перевал. Тропа шла вверх, вдоль реки, сквозь зеленые склоны, по которым с расположенных выше ледников бежали ручьи горной воды. Протекая сквозь ароматические целебные травы, в изобилии растущие в этих местах, эта вода приобретала вкус совершеннейшей амброзии. Кроме того, многие источники в окрестностях Искандер-куля, и в Фанах вообще, золотоносны. Прибавьте сюда большое содержания мумийной руды в породе, и вы получите напиток богов — золотую хаому.

Подниматься пришлось довольно долго, а потом мы совсем сбились с пути, растерявшись на высокогорном каменном плато между несколькими седловинами. Наконец, уже в сумерках, мы заметили горящий на склоне костер и направились, естественно, туда. Это оказались чабаны с отарой. Шли с Искандер-куля вниз, в Регар. По их словам, они стояли уже «почти под перевалом». Слава Богу, чабаны дали нам для ночевки толстые теплые бурки из верблюжьей шерсти, а на утро отрядили самого молодого из них, чтобы пошел показывать путь на перевал. Мы шли, наверное, часа два, не менее, все вверх и вверх, забираясь все круче и круче, словно по ступеням гигантского колдовского замка. Наконец мы взошли-таки на зажатый между двумя острыми черными готическими скалами гребень седловины. На самом перевале стоял гигантский красный камень, на котором было выведено аршинными белыми буквами: «Умный в гору не пойдет!».

По ту сторону перевала насколько хватало глаз лежал снег. Оказалось, что по крутым заснеженным склонам можно съезжать на спине, что мы и сделали. Потом, спускаясь среди гигантских морен и огромных ледяных глыб, лежащих в изобилии на больших высотах, мы достигли растительного пояса, и нашим глазам открылась широкая долина, заросшая арчовым джангалом и усеянная розовыми скалами. Над всем этим великолепием царили отдаленные снежные пики.

Спуск в долину Искандер-куля представлял собой перманентный перформанс естественного происхождения. Невероятные формы скал, разнообразие оттенков породы, кристальная вода, целебный запах арчи, благоухание трав и идиллические отары белых овец на поросших лекарственными травами отрогах. Мы шли вдоль ручья, шириной в метр и примерно такой же глубины. Окружающий пейзаж почему-то вызвал у меня ассоциации с «Венским лесом»: казалось, что вот-вот из-за вековых деревьев, высоко возносивших свои густые изумрудные кроны к сиявшему в безграничной синеве королю-солнцу, выскочит волшебный олень, выйдут герои опер и оперетт, и где-то вот-вот откроется лебединое озеро. И оно открылось! Несколько ручейков, подобных нашему, сливались в единой пойме, представлявшей собой некое подобие лесного озерца. По берегам водоема рос тростник. В воде, правда, плавали не лебеди, а утки, но это было уже не принципиально.

Мы присели на зеленой полянке у берега, достали остатки еды, музыкальные инструменты и прочие роскошества. Судя по всему, до Искандер-куля оставалось не очень далеко, и мы решили сделать небольшой привал, часа на полтора. В момент самого оттяга вдруг откуда ни возьмись нарисовались два таджика — в чалмах, с посохами, при кинжалах и других традиционных прибамбасах. «Салам-салам! Ч’хели? Нахз! Чо’мери? Э-э-э... Забони точики медони? Кам-кам медонам!» Ну, слово за слово, гости присели, увидели дутор. Один из них, тот, что постарше, с черной как смоль бородой, засверкал глазами:

— Играть умеешь? — обратился он сразу к нам обоим в единственном числе.

— Кам-кам! Шумо?

Бородач взял инструмент, погладил гриф, постучал по корпусу, щипнул нейлоновую струну:

— Хоп, майлиш!

Сделав два-три перебора, он неожиданно ударил по всем по двум, да так, словно заиграл целый оркестр — с переливами, ловко бегая пальцами вверх-вниз по инструменту, защипывая аккордами и модулируя отдельными пальцами. А потом он еще и запел. Да как! Бородач пел не хуже какого-нибудь народного артиста, даже заслуженного. Это было очень круто! Смеясь, он отдал мне дутар, поднялся на ноги:

— Ну все, надо идтить!

Выяснилось, что молодцы были рабочими с угольного разреза, живущими в близлежащем поселке Канчоч. До него от «лебединого озера» — с полчаса ходу. Канчоч — это десяток одноэтажных домиков на склоне горы, в которой добывают то ли уголь, то ли какую-то руду. По пути к шахтерскому поселку мы оставили слева, у входа в боковую долину, очень традиционный и даже неэлектрифицированный кишлак Сары-таг. Но заходить в Канчоч не стали, ибо путь к Искандер-кулю (отдельный, серпантиновый спуск) пролегал по другую сторону склона. С верхней точки спуска открывался незабываемый вид на легендарное озеро Александра: гигантская красная каменная котловина была наполнена изумрудной водой, в которой отражались белые пики окружающих вершин.

После спуска к воде нам пришлось еще около часа идти вдоль нависавших над озером скал, обойдя большую его часть по периметру, пока, наконец, мы не достигли заросшего деревьями пологого берега. Это был практически единственный «пляж», на котором формально располагалась некая «турбаза». Впрочем, кроме торгового киоска и суфы, мы на базе ничего не обнаружили. Но и этого было достаточно, чтобы вызвать у нас — блуждавших почти две недели в отрыве от цивилизации и полностью подъевших все запасы — бурный восторг: как, здесь даже рыбные консервы можно купить? Это был дикий кайф, и мы с наслаждением робинзонов растянулись на курпачах в тени Искандер-чайханы, рассказывая дежурившим там таджикам о себе и своих похождениях.