Тропой чародея - [51]

— Хочу я, великий князь, чтобы Всеслав и Мефодий встретились. Двум бывшим язычникам, один из которых еще и сейчас косится на болото, будет что вспомнить. Если мы не можем покорить Всеслава мечом, надо звать на помощь божье слово. Мефодию свыше дан дар направлять слепые души на путь истинный. Камни плачут, слушая его.

Изяслав недоверчиво гмыкнул.

— Да-да, — с воодушевлением сказал Феодосий. — Я сам свидетель. И не руда-кровь течет в его жилах.

— А что же?

В темных глазах великого князя вспыхнуло нескрываемое любопытство.

— Молоко.

— Молоко? — у Изяслава вытянулось лицо. — Да разве может быть такое?

— Может, — убежденно сказал игумен. — Опять же — я сам свидетель. Копая себе пещеру, Мефодий поранил руку о камень, кожу содрал от кисти до самого локтя. И вместо красной крови в ране я увидел белую, самое настоящее молоко.

— Твои глаза могли ошибиться, — недовольно сморщил лоб Изяслав и взял кубок с вином.

— Великий князь, я верю своим глазам, как верю Христу, — воскликнул Феодосий. — Плоть моя и душа моя, слава богу, здоровые, и я могу отличить день от ночи, белое от черного или красного. Клянусь на кресте, кровь у Мефодия белая, как молоко. А может, это и есть молоко.

Изяслав слушал игумена и кривил в усмешке тонкие губы.

— Ты не веришь мне? — покраснел, точно свекольным соком налился, Феодосий. — Тогда бери из подземелья своего полочанина, и втроем — ты, он и я — мы отправимся в пещеру к Мефодию. Там ты все увидишь своими глазами.

Назавтра вои-охранники и надворные холопы разобрали верхние венцы дубового поруба, на веревочной лестнице вытащили Всеслава. Полоцкий князь жмурился, прятал глаза от солнца, закрывая их ладонями. Но в его фигуре и лице чувствовалась неукрощенная сила.

— Молишься ли ты богу, князь? — подошел к нему Феодосий.

— Молюсь, — спокойно ответил Всеслав. — Разве ж можно не молиться богу, живя рядом с тобой?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — смутился игумен.

— Я говорю, что мы с тобой, с великим князем Изяславом живем рядом, живем в сливном Киеве. Только вы в палатах, а я в порубе.

— Каждого бог вознаграждает за земную добродетель, за дела земные, — согласно кивнул Феодосий.

— Однако не забывай, игумен, что впереди нас всех ждет вечность, — усмехнулся Всеслав. — Столько еще божьих наград будет и у тебя и у меня. Есть не только рай, есть ад. Запомни это.

Великий князь Изяслав внимательно слушал их, сам упорно молчал, только поглаживал свою русую бороду, которая росла клипом. Все еще яркие, но уже плохо греющие солнечные лучи лились на Киев.

До Печерского монастыря добирались верхом на конях в сопровождении трех десятков дружинников. Монастырь стоял за городской стеной, на высокой горе. Гора была изрыта пещерками-ходами. Так мыши истачивают, делая в ней ходы, душистую головку сыра. Первым пришел на это место настоятель церкви Апостолов в княжеском селе Берестове Илларион и здесь, на берегу Днепра, среди густых лесов начал закапываться в землю, чтобы спрятаться от суеты и шума мирского. Но случилось так, что скоро отец Изяслава, великий князь Ярослав поссорился с ромеями и назначил Иллариона: своего человека, митрополитом Киевской земли. «С богом я буду разговаривать через своих людей, а не через ромеев», — написал в Константинополь. Пещерка, вырытая Илларионом, пустовала недолго. Какое-то время спустя из города Любеча пришел пустынник Антоний, чтобы согреть в ней свои старческие кости. К Антонию потянулись ученики, и когда их набралось ровно двенадцать, как святых апостолов, они вырыли более просторную пещеру, устроили в ней подземный храм.

Киевские князья поначалу не очень дружелюбно встретили святых «кротов». Изяслав тоже поссорился с ними — обольстительными словами они заманили в пещеру и постригли в монахи под именем Варлама и Ефрема сыновей самых знатных киевских бояр… Разгневанный Изяслав кричал: «В темницу пошлю вас всех и пещеру вашу раскопаю!» Но очень скоро Изяслав, и он всегда гордился этим, стал верным другом монахов, подарил им в вечное владение гору. С того времени и стал Печорский монастырь первым его печальником и заступником, и сегодня князь ехал туда, как к себе домой. Втайне радовался Изяслав предстоящей встрече с пещерниками, как малое дитя радуется новой костяной свистульке. Среди монахов в густой тишине подземелья можно было отдохнуть душою, забыть о половцах и хитрых ромеях, о тяжелом, подрывающем силы камне власти и ответственности, который не один уже солнцеворот гнетет душу.

На самом острие горы стоял новенький деревянный храм тройного сечения, похожий на корабль. Передней, носовой своей частью он был устремлен на восток — здесь размещался алтарь… Средняя часть храма выше остальных поднималась над землей и заканчивалась луковичкой с крестом. Задняя же часть была низкой, приземистой, но очень длинной.

Светлея лицом, игумен Феодосий посмотрел на храм и сказал великому князю:

— Как муравьи, как пчелы, трудились монахи.

Всеслав не знал, зачем его везут к пещерникам. Он сидел на коне, от которого; признаться, уже немного отвык, жадно смотрел на Днепр, на зеленые обрывы, на бесконечные леса. Буря кипела в душе, хотелось широко раскинуть руки и обнять всю эту живую вечную красоту, прижать ее к сердцу. Хотелось захлебнуться свежим ветром, босым побежать по теплой песчаной тропинке, лицом упасть в сочный ломкий тростник, нырнуть в реку, полной горстью зачерпнуть со дна холодного ила, стать рыбой, стремительной, сильной, и плыть, плыть на север, туда, где Береза впадает в Днепр. Глаза князя вспыхнули мягким-глубинным светом, щеки порозовели. Необыкновенную силу вдруг ощутил он в себе, какую-то легкость, хмельность и звонкость, какие бывают после поцелуя любимой женщины.