Тропой чародея - [117]

— Я давно хотел поговорить с вами, вои мои, — громким голосом выкрикнул Всеслав, и его услышали все, от первого дружинника до последнего замурзанного коневода. — Завтра или послезавтра здесь будет Изяслав с ляхом Болеславом. Потечет кровь. Захрустят щиты. Покатятся головы. Всегда искал я жаркую сечу, но этой сечи не хочу.

Он посмотрел на небо, и все посмотрели следом за ним.

— Птицы летят в свои гнезда. Реки входят в берега, — после молчания, которое показалось слишком долгим, снова заговорил Всеслав. — Подумайте, что лучше: Родина или власть? Подумайте, какой тропой идти: проливать ли чужую нам кровь или вернуться на Полоту и Свислочь, обнять жен и детей? Я не хочу сечи потому, что мы побьем друг друга, Изяслав и я, а по нашим костям в Киев войдет хан Шарукан. Вои мои! Вам вручаю свою славу и свою судьбу. Пусть будет так: я сейчас к каждому подойду, каждому посмотрю в глаза, и каждый из вас скажет мне только одно слово: «Киев», если хочет остаться здесь, и «Рубон», если не хочет битвы, а хочет вернуться домой.

Взволнованный гул прокатился по рядам воев. Так просыпается перед грозой густой неподвижный лес.

Всеслав начал обходить войско.

— Рубон! — летело ему навстречу.

— Рубон!

— Рубон!

— Рубон!

Он подошел к Ядрейке.

— Рубон, — быстренько проговорил рыболов, и не был бы Ядрейка Ядрейкой, если бы не добавил: — Чем за морем мед пить, лучше из Свислочи водицу. Побежим, князь, домой. Чего тебе не хватает? У них — Днепр, у тебя — Двина. У них — София. И у тебя — София.

Всеслав улыбнулся разговорчивому рыболову, а Роман погрозил ему кулаком.

Обход продолжался. И всюду слышалось:

— Рубон!

— Рубон!

— Рубон!

Только несколько человек сказали: «Киев». Всеслав поклонился войску, проговорил дрогнувшим голосом:

— Я знал ваш ответ. Много битв ждет нас впереди, и мы не боимся их, но завтрашней битвы не будет. Подайте мне мой меч!

Двое гридней-оруженосцев принесли длинный прямой меч. Всеслав поцеловал его, поднял над головой.

— Клянусь именем, которое ношу, — всегда и всюду думал я о Полоцкой земле, о Двине и Друти, об Уше и Свислочи. Когда еще наши деды-прадеды сосунками поперек лавки лежали, великую славу имела наша земля и всегда будет ее иметь. Недаром сидели мы в Киеве — тем самым мы свой родной Полоцк крепили. Поклонитесь же этому мечу, который поведет нас домой!

Тысячи людей опустились на колени, и свершилось поклонение мечу.

Потом князь приказал позвать двух киян, которые пришли с вечера, да так и заночевали у дружков после доброго угощения, отдал им загодя приготовленный пергамент, строго наказал:

— Завтра же отнесите его мужам-киянам.

«Мужи-кияне, — было написано в пергаменте, — спасибо вам, что сынов моих и меня освободили на белый свет из темного поруба. До конца жизни буду помнить об этом. Не хочу крови и ухожу в Полоцк. Люблю Киев, но Полоцк люблю больше».

Войско двинулось на север. Синяя темень поглотила его.

— Конь домой бежит быстрей, — весело сказал Ядрейка, но на его голос никто не отозвался. Шли и ехали молча, напряженно вглядываясь в ночную туманную мглу. Кто думал о матери, кто о жене, кто вспоминал тонкую детскую руку, которая лежала когда-то на его плече…

Эпилог

Светлым весенним утром в Полоцке над Полотой услышали счастливый крик оборотня.

Князь Всеслав яркой звездой промчался по тревожному небосклону одиннадцатого столетия. При нем Полоцкое княжество достигло своего наивысшего могущества.

Не все удалось ему сделать. Он не сумел объединить в одну державу земли кривичей, не смог помирить язычников с христианами. Ход истории, ее диалектика оказались, конечно же, куда сильнее его крепкого и храброго меча. Но он остался в народных былинах. Народ запомнил — а народ запоминает навечно — отважного, решительного Всеслава Чародея. «Слово о полку Игореве» сделало его бессмертным.

Разные судьбы были предопределены княжеским сыновьям. Чуткий и мягкосердечный Ростислав, к великому сожалению, бесследно пропал во тьме времени. Борис же удачно воевал против ятвягов, заложил в 1102 году город Борисов, оставил потомкам свое имя на знаменитых «Борисовых камнях», один из которых и сегодня можно видеть в Полоцке возле Софии.

Беловолод с Лютом исчезли, точно растаяли, в дремучих лесах над рекой Припятью. Ядрейка никак не мог поверить, что молодой золотарь добровольно пошел с поганцами. «Силой увели, украли, оплели лозой и крапивой», — убежденно говорил Ядрейка.

Катера с Романом вернулись в Полоцк и жили в любви и согласии еще долгие годы. Боярин Алексей умер, но так и не простил гордой дочери ее неслыханного непослушания.

Ядрейка, конечно же, вернулся на Свислочь, где его терпеливо ждали жена, дети, щуки и плотвицы. Сначала вместе со всем войском князя Всеслава пришел он в Полоцк, хорошо погулял там две седмицы, там же встретил кума Василя, менского сыромятника. Купили они лошадку, фурманку и поехали через леса в свой Менск. Уже возле Свислочи, измученные дорогой, не выдержали, уснули. Сивая лошадка покрутила головой, пофыркала, осторожно вошла на отмели в речную воду. Ядрейка проснулся от холода, увидел ночную голубую реку, увидел вокруг себя отражения ярких звезд в воде, начал тереть кулаками глаза, потом испуганно тряхнул кума за плечо: