Тропки желания - [4]

– Извини, пожалуйста, я должен пройти по этой тропе.

– Освейн-пшасса йатолшти пуэй рупье.

По спине Тамары побежали мурашки, словно бы навеянные зябким светом ночного светила.

– Забавно, – вымолвила она.

– Гучейя – качели, зиветта – танец живота, аферг – лощина, овраг, буасто – бита, бейсбол, вуани – кабина, каванья, шиану – океан, море…

– Ономатопея![1]

– Ти – идти, финус – вернусь, ифинус – я вернусь, тифинса – ты вернешься, афинса – он вернется. Тарти – бить, ударять, аразти – строить, сооружать. Тилути – делать, тилтуйя – мастерская. Назови мне любое слово на ндифа!

– Филиса.

– Хижина Нечистот. Погоди. Нет, не могу подобрать. Давай другой пример.

– Лусикка.

– Удочка, леска.

– Тичиза.

– Пришельцы, странники, гости… Стоп, это же в единственном числе! Ты чужой. Тичиза.

– Рам, у тебя вовсе не диарея. Ты параноик.

– Ну уж это нет! – отрезал он так решительно, что Тамара аж вздрогнула, и поперхнулся. Лучистые сумерки скрывали глаза лингвиста, но гостья не сомневалась – они прикованы к ней. – Я вполне серьезен с тобой, Тамара, – добавил он, прокашлявшись. – И я боюсь!

– Чего же, собственно?

– Боюсь до тошноты, – продолжал Рамчандра. – Боюсь – прошу прощения за резкость – буквально до усрачки. Ведь слова – это очень серьезно. Собственно, это все, что у нас есть.

– Чего же все-таки ты так боишься, Рам?

– От Земли нас отделяет пропасть в тридцать один световой год. Никто из землян не посещал эту систему до нас. А здешние туземцы говорят по-английски!

– Какой же это английский!

– Семантика и словарь молодых ндифа по меньшей мере процентов на шестьдесят совпадают с современным английским. – Голос Рамчандры при последних словах дрогнул – то ли от страха, то ли от облегчения, вызванного долгожданной возможностью выговориться.

Переменив позу, Тамара плотнее сомкнула колени и призадумалась. Слова ндифа одно за другим всплывали в сознании, и каждое со своей английской тенью – тенью, лишь как бы ожидавшей пролития лучика света, дабы проявиться воочию. Но ведь это же явный бред, настоящий делирий! Ей не следовало вслух называть Рамчандру параноиком – диагноз, похоже, вполне верен. Он определенно нездоров. Долгие недели полной замкнутости в себе, а теперь вот столь разительная перемена: возбуждение, словоохотливость, исповедальная откровенность. Типичные симптомы душевного расстройства. Да это же настоящая мания – углядеть английскую основу в языке аборигенов-инопланетян! Тоже мне гений-одиночка нашелся! Одиночка?.. Один – оно, два – туо, три – ти…

– Все женские имена, – мрачно подлил масла в огонь Рамчандра, – кончаются на «а». Это космическая константа, установленная еще Генри Райдером Хаггагадом. Мужские же никогда не кончаются на «а». Никогда.

Голос Рамчандры, такой бархатистый, все еще подрагивающий от волнения, разом смешал ей все мысли.

– Послушай меня, Рам!

– Да? – Он молча ждал продолжения – стало быть, слышал не только себя самого, как обычно бывает с параноиками.

И Тамара не решилась задать вопрос, готовый было сорваться с кончика языка, – уж не разыгрывает ли он ее, не затеял ли от скуки эдакую изящную мистификацию? Непристойно на подобную откровенность отвечать обычными бабьими ужимками да экивоками. Не зная, что сказать, Тамара замешкалась, и затянувшуюся паузу первым нарушил собеседник:

– Я заметил это уже с неделю назад, Тамара. Сперва в синтаксисе, но это были только цветочки. Случайные совпадения, твердил я себе поначалу, ведь быть того не может. Но совпадения перли из всех щелей, открывались в каждом новом слове, и я поднял руки. Я капитулирую, Тамара. Это так, мы имеем здесь дело пусть с искаженным, но настоящим английским.

– А как же язык стариков?

– Нет-нет, там дело другое, – скороговоркой ответил Рамчандра, и голос его вдруг потеплел. – Язык стариков сам по себе – по крайней мере во всем, что отличает его от говора молодежи. Однако же…

– Тогда все в порядке, – перебила Тамара. – Язык стариков – вот оригинальный язык ндифа, а молодежь говорит на жаргоне, перемешанном с английским, которого они нахватались от парней из Космической службы. При контактах, о которых нас просто позабыли известить.

– Каких еще контактах? Когда? С кем? Мы получили твердые заверения, что будем здесь самыми первыми. Зачем им было лгать?

– Костоломам из Космической службы, хочешь сказать?

– Им самым. А также ндифа. И те и другие уверяли нас в том.

– Ну, если уж мы действительно самые первые, стало быть, и вина наша. Мы и повлияли на язык аборигенов. Они говорят на наречии, которое мы подсознательно желаем от них услышать. Телепатия, например. Допустим, что все они телепаты.

– Телепаты! – с энтузиазмом ухватился за идею Рамчандра. Долгую минуту он переваривал ее, вертел так и сяк, пытаясь пригнать к обстоятельствам, затем в полном расстройстве махнул рукой: – Знать бы хоть что-нибудь об этой самой телепатии!

Тамара, решив между тем попытать счастья с другой стороны, поинтересовалась:

– А почему ты до сих пор даже не обмолвился об этом?

– Думал, что у меня крыша едет, – ответил он смущенно, с явным усилием. – Мне уже доводилось прежде знаться с психиатрами. Шесть лет тому назад, после смерти жены. Лежал в психушке. Ведь мы, лингвисты, – такая неуравновешенная публика…