Тропинки, пути, встречи - [16]
Но кто же? Было, помнится, нескольких их. Маяковский и некий Грищенко (художник?)[161], остальные — тогда были мало известны, прошумели их имена позднее, ненадолго. Слово, разумеется, было дано, ибо никто и нигде на всяких литературных собраниях и диспутах футуристам говорить не мешал, а, наоборот, кое — где кричали «просим!».
Прошло сорок с лишним лет, и мало правдиво звучали бы мои воспоминания, если бы я вздумал точно повторять, что говорил тогда оглушающе Маяковский. Но твердо помню, что он, как и другие с ним из группы, начал с извинения: «Сапунова, мол, мы не знали, к вечеру его памяти никакого отношения не имеем, но… долой “Мир искусства”, долой маркиз, XVIII век, долой таких художников, как Бенуа, Сомов, да и Сапунов… Новое искусство это мы.» далее следовала в пересказе платформа «Пощечины», а потом выпятился Грищенко — обругал ряд современных художников (досталось, впрочем, не только художникам из «Мира искусств», но и другим, не позабыты им были и Суриков, и Репин, и Серов и передвижники, конечно). Грищенко предлагал современным художникам учиться живописи у русских иконописцев XI–XIII веков и даже показывал принесенные им какие — то репродукции с икон.
Обладавший исключительным тактом мудрый В. Я. Брюсов дал этому выступлению быстро пролететь, как дыму от фейерверочной ракеты. Никто никому не оппонировал, собрание рассосалось. Кто — то упрекнул выступавших: «глупо порочить память Сапунова!»
Но другой кто — то, хорошо знавший Сапунова, как остряка и «эпата- тора» буржуа, возразил: «полноте! если бы Сапунов был в публике, он аплодировал бы им, эта эскапада как раз в духе покойного».
Футуристы возникали и вспыхивали разных цвечений и свечений: Маяковский, Хлебников, Бурлюк Д., Крученых, Б. Лившиц, и в дистанции огромного от них размера эгофутурист Игорь Северянин, ошарашивший своим «громокипящим кубком» не только головы юношей и головки девушек, но и сбивший с толку взрослых, видавших виды, читателей, поэтов, критиков.
Нас И. Северянин не ошарашил ни «грезерками», ни «шаплетками», а предложенное им «Мороженое из сирени»[162] набивало оскомину не менее, чем иные общеизвестные сорта «сливочных», «крем — брюле».
Но нас, бесштанных (санкюлотных) юнцов радовало, что вот нашелся такой же по существу бедняк, санкюлот, провозгласил urbi et orbi, как папа, что он — гений, государь, что он повсюду утвержден над этой ужасной пошлой толпой мещан[163], буржуа, толпой, которую давно распознали и презирали и Тютчев, и Бодлер, и О. Уайльд — наши любимцы.
А толпа — то в восхищении слушала, аплодировала Северянину и метала икру подражателей гениальному «государю» Игорю.
Как — то в одной облюбованной нами Московской пивной (в 1913 или 1914) Ярский под одобрительный гул ее посетителей прочел стихи петербургского футуриста (окончившего в те годы жизнь самоубийством)[164].
До сих пор помню в отрывках эти стихи.
Футуризма тут мало, а понравился, вероятно, «народу» живой, милый образ старого российского забулдыги. Наступила война 1914 года.
Почти все члены нашего «клана» были облачены в солдатские шинели, вскоре попали на фронт, открылись страницы жизни такой далекой от всяких «засахаренных крыс».
Запомнился приезд поэта Бальмонта в Москву (в начале 1914 г.?)[165]. Он недавно приехал из — за границы. Появление его в Москве, в Литературно — Художественном кружке прогрохотало триумфом. Триумф возник, помнится, потому, что отъезд за границу был вызван преследованиями со стороны властей К. Д. Бальмонта за выступление со стихами, зовущими к «ниспровержению самодержавия».
В 1914 г. поэт (как будто без особых чинимых властью беспокойств) возвратился домой.
Когда он всходил по лестнице Литературно — художественного кружка — гордо подняв голову с мечущими огни шевелюрой и глазами, в заграничном костюме, в окружении дам (вероятно, родных его) — долго звучали аплодисменты встречавших его членов и гостей Литературно — Художественного Кружка. Был и я там и аплодировал неистово. Его приветствовали старейшины Кружка. Молодой поэт Сергей Дурылин зачитал взволнованно обращение, в котором приветствовался Бальмонт, как идущий рядом с другими вожатаями русской поэзии — Брюсовым, Белым, Блоком…[166]
Кружком в честь К. Д. Бальмонта был устроен ужин. Я и кто — то из нашего «клана» сидел довольно далеко от стола, где чествовали Бальмонта, музыкальным con brio[167] гремели там какие — то шутки и поэта и чествующих его писателей, артистов, дам. Бальмонт читал стихи. Одно — в небольшой части — запомнилось:
Четверть века, четверть века Разве значит что — нибудь Для такого человека,
Пред которым дальний путь?….[168]
Встреча Бальмонта в Лит. худ. Кружке обошлась без выступлений футуристов, и не помню, был ли кто из них там
