Тропинин - [42]

Именно такая задача была поставлена перед Тропининым С. А. Соболевским — заказчиком знаменитого портрета Александра Сергеевича Пушкина.

Портрет А. С. Пушкина, исполненный в 1827 году, вскоре был подменен и пропадал до 1856 года, когда его купил известный московский собиратель и поклонник искусства Василия Андреевича князь Михаил Андреевич Оболенский. Портрет был освидетельствован автором, который его и признал. Однако, понимая всю ответственность свою перед будущим, Василий Андреевич, по словам мемуариста [37], подновлять портрет наотрез отказался, только бережно вымыл полотно и покрыл свежим лаком, говоря, что не может коснуться кистью того, что было написано в молодые годы, в присутствии самого Пушкина, под живым впечатлением встреч и бесед с ним.

История исчезновения портрета, породившая обширную литературу исследовательско-детективного характера, до сих пор достоверно не выяснена. Сам же портрет из семьи Оболенских поступил в Третьяковскую галерею, а впоследствии был передан во Всесоюзный музей А. С. Пушкина.

По обыкновению своему, для первого знакомства с Пушкиным Тропинин пришел в дом Соболевского на Собачьей площадке, где тогда жил поэт. Художник застал его в кабинете возившимся со щенками. Тогда же и был, видимо, написан по первому впечатлению, которое так ценил Тропинин, маленький этюд. Долгое время он оставался вне поля зрения исследователей. Только почти через сто лет, в 1914 году, его опубликовал Н. М. Щекотов, который писал, что из всех портретов Александра Сергеевича он «наиболее передает его черты… голубые глаза поэта здесь исполнены особенного блеска, поворот головы быстр, и черты лица выразительны и подвижны. Несомненно, здесь уловлены подлинные черты Пушкина, которые по отдельности мы встречаем в том или другом из дошедших до нас портретов. Остается недоумевать, — добавляет Щекотов, — почему этот прелестный этюд не удостоился должного внимания издателей и ценителей поэта»[38]. Объясняют это сами качества маленького этюда: не было в нем ни блеска красок, ни красоты мазка, ни мастерски написанных «околичностей». И Пушкин здесь не народный «вития», не «гений», а прежде всего человек.

И вряд ли поддается анализу, почему в однотонной серовато-зеленой, оливковой гамме, в торопливых, будто случайных ударах кисти почти невзрачного на вид этюда заключено такое большое человеческое содержание. Перебирая в памяти все прижизненные и последующие портреты Пушкина, этот этюд по силе человечности можно поставить рядом лишь с фигурой Пушкина, вылепленной советским скульптором А. Матвеевым. Но не эту задачу поставил перед собой Тропинин, не такого Пушкина хотел видеть его друг, хотя и заказывал изобразить поэта в простом, домашнем виде.

Идея портрета была выражена художником в карандашном эскизе. Словно из раскрывшегося бутона горделиво взметнулась голова поэта, поддерживаемая мягко-упругими крыльями распахнутого ворота. Богато задрапированная складками халата фигура полна величия и напоминает изваянные Федором Шубиным бюсты государственных деятелей екатерининской поры, которые, в свою очередь, имели прообразом портреты римских императоров. В беглом, незаконченном наброске Тропинина улавливается отзвук их царственного величия. Да, в оценке художника Пушкин был «царь-поэт». Но он был также народным поэтом, он был своим и близким каждому, и в легких штрихах тропининского карандаша нельзя почувствовать холод и жесткость мрамора. Гармоническое изящество этого рисунка можно сравнить с очарованием пушкинского стихотворного ритма.

Величайшая заслуга Тропинина и его мастерства заключалась в том, что художник в окончательном портрете не уронил великости идеи и одновременно сохранил живое ощущение натуры. «Сходство портрета с подлинником поразительное», — писал по окончании его Полевой, хотя и отмечал недостаточную «быстроту взгляда» и «живость выражения лица», изменяющегося и оживляющегося у Пушкина при каждом новом впечатлении.

В портрете все до мельчайшей детали продумано и выверено, и в то же время ничего нарочитого, ничего привнесенного художником. Даже перстни, украшающие пальцы поэта, выделены настолько, насколько придавал им значение в жизни сам Пушкин.

Среди живописных откровений Тропинина портрет Пушкина не поражает звучностью своей гаммы. На сероватом фоне темно-каштановые кудри поэта обрамляют его, вероятно более светлое, чем в натуре, лицо с ясными почти синими глазами, оттененное белизной рубашки. Лейтмотив колорита развивается далее в одежде: коричнево-сизом халате с серо-синими отворотами. Художник отказывается от зрительного пиршества во имя простой и наполненной правды. Для эмоционально-смысловой характеристики образа великого русского поэта Тропинин берет краски бескрайнего небесного простора и земли.

Однако как бы высоко мы ни ценили сегодня эту работу художника, понять его подвиг можно лишь в перспективе. Ко времени создания портрета общественный подъем, связанный с деятельностью декабристов, сменился мрачной реакцией. Черной тучей нависла над страной казнь пяти лучших ее сынов, отбросив тень на все царствование Николая I. После расправы над декабристами царю, казалось, нечего было опасаться. Из деревенской ссылки был возвращен А. С. Пушкин. 8 сентября 1826 года в сопровождении фельдъегеря «свободно, под надзором, не в виде арестанта» приехал он в древнюю столицу. Приезд Пушкина взволновал всю интеллигенцию Москвы, особенно молодежь, которой он представлялся «каким-то гением, ниспосланным оживить русскую словесность». Словесность! — ибо только она одна еще допускала в те годы движение мысли, обмен мнениями. Пушкин поддержал желание университетской и архивной молодежи иметь в Москве свой научно-литературный журнал. И с января 1827 года с участием Пушкина стал выходить «Московский Вестник». Александр Сергеевич привез в Москву написанного в деревне «Бориса Годунова», так поразившего при чтении его друзей силой национальных характеров, глубиной постижения истории, народностью.