Тропик ночи - [136]

— Знаешь, я тоже голоден до смерти. Что, если мы отправимся в ресторан? Держу пари, у тебя есть нарядное платье, которое ты сейчас наденешь. Твоя мама тоже наденет красивое платье, и мы все вместе поедем в хороший ресторан. Там есть аквариум с тропическими рыбками и клетка с попугаями.

— Ресторан? — в сомнении произносит мамочка. — Но сейчас уже больше двенадцати часов.

— Я имею в виду кубинский ресторан, — говорит он. — В кубинских ресторанах в это время самый разгар веселья.

Я смотрю на него и на Лус. Оба улыбаются, и зубы кажутся особенно белыми на коричневых лицах. Это интересно. Можно сказать, близится конец света, а мы — пожалуйста! — собрались устроить свидание. Но что еще нам прикажете делать? Взывать к небесам? Носиться без толку, как перепутанные куры? Решение принято правильное, и при одной мысли о предстоящей трапезе я чувствую зверский голод. Мой аппетит вернулся ко мне, и я до смешного радуюсь тому, что наконец-то поем всласть, а там будь что будет. Я говорю:

— Ладно, но я должна принарядиться ради такого случая, а вы пока можете просмотреть дневник.

Паз уже без улыбки садится к столу и открывает дневник.

Глава двадцать девятая

День сороковой, Даноло

Сороковой день во чреве кита; впрочем, сегодня я, пожалуй, впервые почувствовала, что выбралась из этого чрева невредимой, как и библейский пророк Иона, и, похоже, могу приобщиться к происходящему вокруг меня.

Люди здесь самые здоровые из всех, каких я видела в Африке, — они совершенно не страдают от обычных тропических болезней и к тому же хорошо питаются. Но их немного, и здесь гораздо меньше детей, чем можно было бы ожидать. В Африке каждый верит, что колдовство — главная причина смерти и несчастий. В Даноло это, видимо, так и есть. Душа у всех словно бы окутана неким облаком, и я иногда улавливаю на лицах выражение, которое можно увидеть в наших краях у человека, пережившего Великую депрессию или войну, — беспомощность, страх. Но как правило, люди замечательно бодры и спокойны, особенно простые горожане, которые добры и великодушны.

В Даноло ужасно обращаются с детьми, которых называют донт-зех — лишенными души, точнее сказать, лишенными сефуне, то есть возможности духовного и очень тесного общения с кем-либо из взрослых. И как бы в противовес этому, с детьми, обладающими этим мистическим сефуне, обращаются так хорошо, как больше нигде в Африке.

Реальность существования духов. Разумеется, я в них не верю… но они присутствуют, и это не столь уж забавно, дорогой М.! В Даноло то и дело ощущаешь необъяснимые холодные веяния, касающиеся твоей щеки, а в то же время ни один листок на дереве даже не шелохнется.

Еще одно необъяснимое событие. Улуне продемонстрировал фаила'оло — исчез из поля моего зрения и появился потом у меня за спиной, — я в это время сидела на пороге своего домика. Разумеется, на самом деле он никуда не исчезает. Просто приводит человека на короткое время в состояние транса, обходит вокруг него и выводит из невменяемости, заняв другую позицию. Я достала из сумки шнур из моноволокна и закрепила его крест-накрест надверном проеме, но ему это нисколько не помешало, а, кажется, только позабавило.

Потом мы смешивали кадоул — колдовской состав. Улуне чрезвычайно строг насчет заговоров, произносимых при этом. Слово обладает особой силой, без него кадоул ни на что не годен, утверждает мой учитель. Я должна запоминать заговоры; если их записывать, они утрачивают силу. Но это у меня не всегда получается. Я часто путаюсь в словах и в названиях субстанций, и это портит все дело. Улуне терпелив, он прощает мои промахи, хотя некоторые вещества, входящие в смесь, редки и дороги по цене. Маленькими шагами, Жанна, маленькими шагами, твердит он, и я каждый раз отвечаю: да, Овадеб. Это почтительное обращение, оно означает «добрый отец».

Во второй половине дня я тренирую внимание, часами глядя на камешек, обыкновенную гальку. Это очень важное упражнение. Худшее, что вы можете сделать, — это утратить внимание. В результате ты можешь, к примеру, выбрать себе в магические союзники не ту мышь или лягушку.

День сорок второй, Даноло

Сегодня вечером церемония — танцы и барабаны. Как порядочный антрополог, я должна бы вести записи, но не могу позволить себе подобное неуважение к священнодействию. Улуне говорит, что во время этой церемонии просят прощения у ориша и совершается она ежегодно в день, когда, по преданию, оло вынуждены были покинуть Ифе и уйти в изгнание. Я спросила, за что просят прощения. Он не отвечает. Снова изъясняется загадками. Когда, уже на грани безумия, я начала танцевать сама (а танцевать я не умею), появился У. с сияющей улыбкой и блестящим от пота лицом. Он попросил, чтобы теперь я его называла Мебембе. Я спросила у него, в чем дело, но он в ответ только пожал плечами. Мы недолго поговорили, но Турма подошла ко мне и увела в сторонку. Она казалась расстроенной, однако не сказала мне из-за чего. У. кажется более довольным, чем некоторое время назад. Сказал, что пишется ему хорошо.

День сорок шестой, Малину

Я совсем запустила свой дневник.

Мы с Улуне совершаем, так сказать, выезды на дом. Спустились на его лодке вниз по реке и посетили несколько деревень на границе заповедника. У. делает здесь предсказания и немного лечит своими магическими средствами. Он в этих местах знаменитость и внушает всем мистический ужас. Люди боятся его превращений, хотя обращаются к нему, как правило, за решениями самых обыденных бытовых и хозяйственных вопросов. Продавать ли корову? Закладывать ли еще одно поле для ямса? Случается, спрашивают и о более сложном: не заколдован ли я? Стоит ли второму-сыну жениться на такой-то девушке? Я еще не видела, чтобы кто-то ушел от него неудовлетворенным. Дает он и приватные консультации тем, кого поразила болезнь от сглаза, но я при сем не присутствую. По крайней мере, пока. Я спросила, смогу ли я делать предсказания. Он ответил, что да — в свое время. Сначала я должна усовершенствоваться в заучивании стихов-заговоров.