Тропами Яношика - [98]

— Гранатой их, гранатой! — умоляюще глядя в глаза старшего, сказал раненый.

Ян Квятка виновато развел руками и сознался, что не умеет обращаться с гранатой, он обувник, в армии не служил.

Зато сын заявил, что знает, как надо действовать, хотя гранат тоже никогда не бросал. Сняв с пояса раненого «лимонку», он выдернул кольцо.

— Бросай скорей, а то в руках взорвется! — закричал раненый.

Граната взорвалась на середине двора, видимо, не причинив немцам никакого вреда. Однако те бросились в глубину двора, за кучу кирпича. Но пока они бежали, паренек, выскочив из подвала, уже прицельно бросил вторую гранату. До кирпичей добежали только двое. Но и они уткнулись в землю, как только раздалась автоматная очередь из подвала.

Юноша оглянулся. Это стрелял его отец.

Дюро — так звали сына — сам себе не поверил: всегда такой тихий, всего боящийся отец стрелял и даже убил двух из тех, от кого денно и нощно в течение четырех лет они ждали смерти, концлагеря или рабства.

— Это ж где ты научился бросать гранаты? — строго спросил старший Квятка, когда младший вернулся в подвал.

— Отецко, так ведь нас в школе обучали военному делу, — напомнил ему юноша. — Но там только, показывали гранату, как она устроена. И та была легкая, а эта тяжелая…

Раненый надрывно застонал. Отец и сын бросились ему на помощь.

За оградой, между тем, слышался плач девочек и то сердитый, то тревожный зов их матери. Но мужчинам было не до них…

Мать с дочками нашла их в подвале, когда они перевязывали раненого.

— Оставил меня с детьми и убежал куда-то, — начала упрекать женщина.

— Не куда-то, а на помощь человеку! — оборвал ее муж.

— Нужно тебе ввязываться!

— Нужно ввязываться! — гневно передразнил ее Квятка-старший. — Человек погиб из-за нашего ребенка, а я не должен ввязываться! Сиди в подвале, все равно из города не выберешься. А мы пойдем с Дюро.

— Куда? Не смей уводить мальчишку! Дюро, садись!

Но мужчины решительно вышли из подвала.

— Ежиш Мария! — всхлипнула вслед им женщина.

Квятка-старший оглянулся: ничего, отплачется, возьмется за дело.

Партизаны уже покинули дом. Немцев из казармы выбили. Сильная стрельба слышалась возле вокзала, куда пришло подкрепление фашистам.

Сюда еще на рассвете прибыло два вагона с немцами, которые стали помогать тем, кто уже отбивал атаки партизан и словацких солдат, вопреки наказам командования, перешедшего на сторону повстанцев. С прибытием свежих сил фашисты потеснили партизан от вокзала. Снова были убитые и раненые. Однако в полдень откуда-то с тыла ударили пулеметы и совершенно неожиданно, к неописуемому ужасу немцев, раздалось русское «ура!».

Здесь, в глубоком тылу, это «ура!» для бывших фронтовиков прозвучало как смертный приговор. Эсэсовцы заметались, ища выхода из окружения. Первым делом они бросились к вагонам, в которых приехали. Но с тендера сонно пыхтевшего впереди паровоза ударили два пулемета, с крыши пакгауза забухал крупнокалиберный, а откуда-то из палисадника полетели гранаты.

Немцы залегли. Окопаться было невозможно. Выбирали то штабеля шпал, то одинокие вагоны, стоявшие на запасных путях, то оградку. Но со всех сторон под рокот шкодовских пулеметов наседало, давило, уничтожало фашистов неумолимое русское «ура!».

В кабинете дежурного по вокзалу находился начальник штаба партизанской бригады Егорова Ржецкий. Он говорил по телефону с командиром бригады имени Яна Жижки, который просил помочь, особенно в районе банка и около клуба гардистов.

Возле банка, кроме немцев, собралось до пятисот гардистов, чьи состояния находились здесь. Тщетная демонстрация «защиты».

…В отрядах бригады Егорова только некоторые командиры были советские, а бойцы и политработники — в основном из местного населения и словацкой армии. Но присутствие опытных советских партизан удваивало боеспособность отрядов. Там, где появлялись егоровцы, бой вскипал и сразу же определялся перевес на стороне повстанцев.

Вот и тут, возле банка, опять русское «ура!» решило исход боя, хотя выкрикивали его почти все словаки.

Бежать из полуразрушенного здания фашистам не удалось. Небольшая кучка отчаявшихся немецких головорезов и гардистов сдалась.

Город был освобожден.

Отец и сын Квятко вернулись домой уже на закате. Настрадавшаяся мать бросилась к Дюро с объятиями. А сын, счастливый, вспотевший, в разорванной рубашке, похвалился, что в бою совсем близко видел самого главного десантника — Героя Советского Союза Егорова. Для юноши это было таким событием, что он рассказывал и рассказывал о виденном и пережитом каждому встречному.

Отец же молча прилег на старенький диванчик и на вопрос жены, плохо ли ему, отвечал, что ему так хорошо, как никогда еще не было в жизни.

— Я целый день чувствовал себя настоящим мужчиной! Ты слышишь, Маришка? Я боялся, но я воевал! И не мог я иначе. Теперь я никого не боюсь — ни фюрера, ни фарара, ни газды.

— А что с газдой? — испуганно спросила жена.

— Пан Тонак забрался на крышу клуба гардистов и оттуда строчил из пулемета. Да, да, этот мешок с салом стрелял да еще как!

— Ну и что потом?

— Потом по нему ударил наш пулемет, так что дым пошел!

— Ах, не радуйся, Янош, — сокрушенно вздохнула жена, поднося ему кавичку. — У газды осталось два сына…