Тропами Яношика - [4]

Немного отдохнув, Пишта и учитель пошли дальше…

На скале, огромной глыбой висевшей над дорогой, партизаны выбрали три точки, с которых шоссе обозревалось метров на триста вперед и назад. Винтовки зарядили зажигательными патронами, каждый залег за своим камнем.

Тяжелый надсадный гул автомобилей слышался уже с полчаса. Но на дороге пока ничего не было видно. Здесь самый крутой подъем. На перевал машины поднимаются перегретыми, обессилевшими. А эти, видно, так перегружены, что совсем теряют скорость.

Все ближе зудящий вой перегретого мотора, запахло выхлопными газами. Очевидно дующий по ущелью ветер эти запахи бензинного перегара поднимает быстрее, чем сами машины взбираются на крутизну. Наконец треск и стрельба в моторе стихли, машина перешла на жалобное урчание — она выползла из-за скалы на пологую часть асфальта. Это был большой крытый грузовик. За ним такой же второй. И лишь через некоторое время показался открытый грузовичок, в кузове которого сидело восемь гардистов с автоматами, нацеленными на шедшие впереди машины. Наверное, гардисты боялись, что парни, не решившись убежать там, в родной деревне, здесь могут броситься врассыпную. На такой скорости спрыгнуть ничего не стоит…

Два винтовочных выстрела со скалы, и грузовичок с гардистами загорелся. Автоматчики выскочили из машины, залегли. Они подняли стрельбу, ни во что не целясь, так как не знали, кто и откуда выстрелил. А тем временем первые два грузовика скрылись за поворотом дороги, огибавшей скалу.

В машину, за которой укрылись гардисты, полетели гранаты.

Когда рассеялся дым, партизаны увидели двух убегавших черномундирников. Прозвучали одновременно два винтовочных выстрела, и черномундирники распластались на глянцевито блестевшем асфальте.

Первые две машины, благополучно обогнув опасную скалу, вынуждены были остановиться перед каменным обвалом. Шоферы и сопровождающие гардисты, которые уже поняли, в чем дело, бросились наутек. Однако им пришлось поднять руки по приказу партизан.

Грузовики все еще нетерпеливо подрагивали от рева моторов. Они густо чадили черным смрадом. Из их крытых кузовов неслись неистовые крики. Вот задняя дверь первой машины распахнулась, и из нее стали выскакивать парни, а за ними девушки. Несколько парней открыли двери второй машины. Молодежь и оттуда повалила на дорогу. Вырвавшись на волю, парни и девушки бросились вниз, с дороги.

— В горы! Вверх! — закричал стоявший на середине дороги черный от загара парень с белыми усиками и почти такими же белыми волосами.

Он начал громко объяснять, что по ущелью далеко не уйдешь, что надо подниматься вверх, по скале, куда гардисты не посмеют сунуться, раз оттуда их обстреляли. Но его никто не слушал, все бежали туда, где можно было быстрее скрыться. Подошел к нему только один, невысокий, коренастый парень с черной шевелюрой и бледным лицом. Оба с сожалением посмотрели вслед убежавшим вниз ребятам и начали карабкаться вверх по уступам скалы.

С горы к ним спустился человек в красноармейской форме, с алой лентой на пилотке.

— Пойдете с нами или вернетесь домой? — спросил он по-русски, обращаясь к обоим сразу.

— Товарищ? — спросил белоусый, пытливо глядя в глаза незнакомцу. — Партизан?

— Русский? — уточнил чернявый.

— Да, — подтвердил партизан.

— С тобой пойдем! — заулыбался белоусый. — Только мы без оружия. Дома-то у нас кое-что припрятано…

— Вам нельзя возвращаться домой за оружием, — коротко ответил русский. — Давайте знакомиться. Я — Высоцкий Иван.

Белоусый назвался Богумилом, чернявый — Мятушем.

Спустились со скалы еще два партизана в форме словацких солдат. Иван Высоцкий отдал Богумилу свой автомат. А словаки дали им по гранате.

— Это вам для начала. Надо собирать остальных ребят, — сказал Высоцкий. — Если хотите, идите к нам, а лучше воюйте пока отдельной группой.

— У нас нет командира, — смутился Богумил.

— Командира вам дадим, а может, и еще чем-нибудь поможем. Где бы вас пристроить?

— В горах я знаю одну надежную колибу, — сказал Мятуш. — Она в скале.

— Это далеко отсюда? — спросил один из партизан.

— Километров семь. В ущелье, у родника.

— Добро, — кивнул Высоцкий. — Мы вас там найдем. Это место я, по-моему, тоже знаю. Там даже роспись моя осталась.

Колиба, у которой собрались парни и девушки, освобожденные партизанами, представляла собой хижину, выложенную из камней под большой скалой, нависшей над ручьем — бурно пенистым притоком Грона. Делали ее летом, камни скрепляли глиняным раствором. Поэтому в колибе не было ни одной щелки, и ветер мог проникать только в дверь, завешенную куском брезента.

Кто сделал это жилье, когда? Не знали даже самые старые жители Буковце. Дед Богумила, лесник, рассказывал, что прятались здесь и невольники, бежавшие из Турции, и лютеране, и революционеры — все, кто скрывался от неугодной власти, от цепей да тюрем. Стены пещеры и потолок были закопчены до черноты. Густой запах копоти жилья, топившегося по-курному, смешивался с запахом плесени и создавал атмосферу куреня первобытного отшельника. Жить в этой колибе можно было, видимо, даже зимой. Но только вдвоем, от силы втроем. А двадцать парней, собравшихся к вечеру вокруг своего вожака Богумила, не могли в ней поместиться. Долго и шумно советовались они, что делать, да так и уснули под большой елью. Там и нашел их утром Иван Высоцкий. Он был не один. С ним пришел словацкий капитан, высокий, красивый брюнет.