Тропами северного оленя - [32]
После этого отступления возвращаюсь к воспоминаниям Ферсмана. В очередной раз они остановились близ Имандры, снова кончились дрова. Пользуясь остановкой, Александр Евгеньевич уговорил спутников пойти на экскурсию. Они отправились на близлежащую гору Маннепахк. «Невозможно забыть впечатление, — написал он потом в «Путешествиях за камнем», — какое произвела на нас обширная панорама, уходящая за горизонт. Все было ново и неожиданно: бесчисленные цепи гор, чьи мощные хребты тянулись, к нашему изумлению, на восток. Откуда взялись эти горные массивы, если на картах тут значились низины? Это был совершенно новый, никому ранее неизвестный горный мир. А эти фантастические камни! Порой я не умел назвать ни одного минерала в кристаллах разных цветов и размеров. Я сразу решил, что должен любой ценой исследовать этот район».
И сдержал слово — к несчастью Кольского полуострова. Потому что, выражаясь языком той эпохи, это было началом «войны за минералы». За несколько лет геологи Ферсмана при поддержке товарища Кирова из Петрограда буквально перекопали Хибинские и Ловозерские тундры (только в 1920–1922 годах прошли около тысячи пятисот километров и открыли более сотни месторождений минералов). Строились огромные промышленно-добывающие комбинаты, вырастали города (Мончегорск, Хибины, Кировск), куда съезжалась масса людей в погоне за «длинным рублем». Охваченный идеей тотальной химизации Советского Союза, Ферсман писал: «Это отнюдь не фантазия, не сказка, а плоды большевистской деятельности. Победа в борьбе с природой! Мы победили край непуганных птиц, безмолвную тундру, зимой белую от снега, летом — от оленьего ягеля». Поистине, сам дьявол нашептал ему эти слова, верно?
Сначала минеральная лихорадка пощадила Ловозерские тундры. Ферсман делал ставку прежде всего на хибинские апатиты и Мончегорский никель. Потом на короткое время геологов привлек ловозерский эвдиалит (содержащимся в нем цирконием, которого в Советском Союзе не хватало), однако настоящим стимулом для развития добывающей промышленности в районе Сейдъявра оказалось открытие во второй половине тридцатых годов выхода на поверхность лопарита — сперва на горе Нинчурт, затем в цирке Раслака на Аллуайве. Первые три штольни на Аллуайве были пройдены в 1937 году. Через два года по указу властей создан горно-обогатительный комбинат «Аллуайвстрой». Как и все в ту эпоху, название ему дали тоже «на вырост».
Рабочих подбирали кое-как. Лев Евгеньевич Эгель, директор комбината, жаловался в письме к начальству, что девяносто процентов рабочей силы — маргиналы. Это были люди без постоянного места жительства, нередко скрывающиеся от милиции: например, главарь банды, грабившей поезда, капитан порта, спьяну приревновавший и убивший жену, одессит, изготовлявший поддельные документы, осужденный на десять лет, но сумевший бежать из лагеря, два десятка монахов из печенегского монастыря, которых привели на комбинат насильно. Единственных специалистов, финских подрывников (ветеранов Беломорканала), вскоре арестовали «за антисоветский заговор» и всей бригадой — без исключения — расстреляли.
Ситуация нормализовалась в 1941 году, когда Иосиф Сталин поручил заняться «Аллуайвстроем» товарищу Берии. 22 апреля в шахты прибыла первая партия заключенных. Уже через два месяца на территории комбината работало двадцать тысяч зеков. Во время войны оборудование и рабочих эвакуировали за Урал. В норильские никелевые шахты.
После войны проблемы, связанные с редкими металлами, объявили строжайшей государственной тайной. Дополнительный секрет массива Ловозерских тундр заключался в больших количествах обнаруженного там тория, на который, как и на уран, возлагали большие надежды конструкторы атомной бомбы. Поэтому неудивительно, что материалов и свидетельств послевоенной истории Луяврурта сохранилось немного.
Добыча руды в цирке Раслака на Аллуайве возобновилась в мае 1946 года. Однако в декабре выяснилось, что залежи лопарита на Карнасурте (священная гора саамов!) не только обширнее, но и доступнее. В 1947 году работы на Аллуайве были остановлены и начата разработка (продолжающаяся до сих пор…) карнасуртского участка. В 1948 году пройдены две первые штольни и вырыт котлован под фундамент дробильно-обогатительной фабрики. Людей поселили в лагере на берегу озера Ильма у подножия Горы Ворона.
Судя по сохранившимся — обрывочным — сообщениям, быт рабочих был ужасен. Зимой 1948 года, — вспоминает врач Татьяна Тарасова, которую вместе с подругой разместили в дырявой брезентовой палатке, вместе с двумя мужчинами-геологами (палаток не хватало), — в лютые морозы спали в пальто, валенках, шапках-ушанках. Утром, чтобы открыть глаза, приходилось размачивать слюной смерзшиеся ресницы. На работу ходили, держась за канаты, чтобы не сдуло ветром. Горячим концентратом лопарита мыли посуду, натирали спину и полоскали горло. Никто ведь не удосужился объяснить рабочим, что концентрат радиоактивен.
С 1949 года для работы на комбинате, а также строительства поселка Ревда и дороги из Ревды в Оленегорск снова использовали зеков — главным образом, «врагов народа» и власовцев, приговоренных к двадцати пяти годам заключения. Режим работы для вольнонаемых и зеков по сути ничем не различался. Например, за четерть часа опоздания на работу вольнонаемный получал четыре месяца «принудиловки» (принудительного труда), за опоздание более чем на двадцать минут — два года тюрьмы. Следов лагерей в Ловозерских тундрах сохранилось множество и по сей день, нужно только уметь их прочитать на поверхности тундры — по цвету мха, камням, сколам. Меня этой премудрости обучили местные пастухи.
В поисках истины и смысла собственной жизни Мариуш Вильк не один год прожил на Соловках, итогом чего и стала книга «Волчий блокнот» — подробнейший рассказ о Соловецком архипелаге и одновременно о России, стране, ставшей для поляков мифологизированной «империей зла». Заметки «по горячим следам» переплетаются в повествовании с историческими и культурологическими экскурсами и размышлениями. Живыми, глубоко пережитыми впечатлениями обрастают уже сложившиеся и имеющие богатую традицию стереотипы восприятия поляками России.
Очередной том «Северного дневника» Мариуша Вилька — писателя и путешественника, почти двадцать лет живущего на русском Севере, — открывает новую страницу его творчества. Книгу составляют три сюжета: рассказ о Петрозаводске; путешествие по Лабрадору вслед за другим писателем-бродягой Кеннетом Уайтом и, наконец, продолжение повествования о жизни в доме над Онего в заброшенной деревне Конда Бережная.Новую тропу осмысляют одновременно Вильк-писатель и Вильк-отец: появление на свет дочери побудило его кардинально пересмотреть свои жизненные установки.
Эта часть «Северного дневника» Мариуша Вилька посвящена Заонежью. Не война, не революция, и даже не строительство социализма изменили, по его мнению, лицо России. Причиной этого стало уничтожение деревни — в частности, Конды Бережной, где Вильк поселился в начале 2000-х гг. Но именно здесь, в ежедневном труде и созерцании, автор начинает видеть себя, а «территорией проникновения» становятся не только природа и история, но и литература — поэзия Николая Клюева, проза Виктора Пелевина…
Объектом многолетнего внимания польского писателя Мариуша Вилька является русский Север. Вильк обживает пространство словом, и разрозненные, казалось бы, страницы его прозы — замечания «по горячим следам», исторические и культурологические экскурсы, рефлексии и комментарии, интервью, письма и эссе — свободно и в то же время внутренне связанно образуют единое течение познающего чувства и переживающей мысли.
Летняя жизнь в старом доме, в поселке, кроме прочего, еще и тем счастливо отличается от городского быта, что вокруг — живая жизнь: травы и цветы, живность, что летает, порхает и ползает. И всем приюта хватает.
Хотелось бы найти и в Калаче-на-Дону местечко, где можно высказать без стеснения и страха всё, что накипело, да так, чтобы люди услышали.
На старом грейдере, что ведет к станице Клетской, возле хутора Салтынский, в голой степи на бугре, на развалинах молочной фермы, автор встретил странного человека…
В сборник вошли тексты Игоря Сида, посвященные многообразным и многоуровневым формам взаимодействия человека с географическим пространством, с территорией и ландшафтом: художественные эссе и публицистические очерки 1993–2017 гг., в том числе из авторской рубрики «Геопоэтика» в «Русском журнале», а также исследовательские статьи и некоторые интервью. Часть текстов снабжена иллюстрациями; отдельным разделом дан откомментированный фотоальбом, представляющий самые разные срезы геопоэтической проблематики. Поэт, эссеист, исследователь, путешественник Игорь Сид — знаковая фигура в области геопоэтики, инициатор в ней научного и прикладного направлений и модератор диалога между направлениями — литературно-художественным, прикладным (проективным), научным, а также между ними и геополитикой.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Друзья отвезли рассказчика в Нормандию, в старинный город Онфлер, в гости к поэту и прозаику Грегуару Бренену, которого в Нормандии все зовут «Воробей» — по заглавию автобиографического романа.