Трон Люцифера - [106]

Я отнюдь не передергиваю ради метафорической полноты, говоря о чинах. В материалах луденского процесса так прямо и сказано — чин. Судя по всему, засевшие в барышнях бесы внимательно проштудировали неоплатоника Дионисия Ареопагита, разделившего в сочинении «Иерархии небесных сил» ангелов — а демоны, или аггелы, — это те же ангелы, только отпавшие от бога, — на девять чинов-разрядов. Во всяком случае, каждый твердо знал свое место в строю. Настоятельница Дезанж, например, была одержима сразу семью захватчиками, из которых Бегемот, Асмодей и Грезиль оказались происходящими из чина «престолов», Изакарон, Амон и Балам — «властей», Левиафан — «серафимов». Тело сестры Луизы Барбезье оккупировали двое: принадлежащий к «господствам» Эазас, поселившийся под самым сердцем, и причисливший себя к «силам» Карон, который свил гнездышко в центре лба. Хуже всех пришлось дочери маркиза Сазильи, ибо в нее вселилась адская восьмерка: За-булон, Нефтали, Элими, Враг Девы, Поллютион, Верин, Похоть и Бесконечный, облюбовавший себе местечко под вторым ребром. У этого демона было еще одно имя — Урбен Грандье, что сыграло в судьбе обвиняемого едва ли не самую роковую роль. О том, как одно и то же лицо может пребывать одновременно под ребром монашки и в церкви святого Петра, где служил наш герой, вопрос даже не поднимался, ибо дьявол всесилен, вернее, почти всесилен, потому что и на него есть управа. Экзорцисты изгоняли бесов из одержимых бедняжек, не зная отдыха. И демоны поддавались, хоть и клялись не покидать облюбованных местечек до скончания лет. В протоколах подробно записаны их показания по части маршрутов для ретирад. Бегемот, например, перед тем как оставить чрево игуменьи, в знак своего выхода обещался подбросить бедную Дезанж вверх, что и было незамедлительно проделано. Изакарон, уходя из последнего ребра, оставил ей сувенир в виде царапины на большом пальце левой руки, сидевший во лбу Левиафан обозначил свой след кровавым крестом. И так было с каждой: конвульсивные прыжки, корчи, судороги, царапины и кровоточащие стигматы.

Жуткая игра, где заведомый обман становился самообманом, бред сгущался в реальность чудовищного оговора, а истерия карикатурно, как в «Капричос» Гойи, мешалась с фарсом. Когда изгоняемый из сестры Агнессы демон пообещал сдернуть с головы королевского комиссара сьера Лобардемона камилавку и держать ее в воздухе, пока будут петь «Мизерере», присутствующими овладел гомерический хохот, что, конечно, тоже было поставлено в вину Урбену Грандье.

Слухи о непотребствах в луден-ской обители распространились далеко за границы графства Пуатье. Вместе с экзорцистами, заклинавшими одержимых мот нашек, в монастырь зачастили и местные судебные власти, дабы лично засвидетельствовать странные явления, о которых шли столь противоречивые толки.

Аббат Миньон был счастлив продемонстрировать гостям своих порченых овечек. Едва высокая комиссия вошла к сестре Жанне, как у нее случился припадок. Заметавшись на ложе, она вдруг с неподражаемым совершенством захрюкала, затем вся скорчилась, сжалась в комок и, стиснув зубы, впала в состояние каталепсии. Аббат Миньон с трудом просунул ей в рот пальцы и принялся читать экзорцизмы. Когда окопавшийся демон дрогнул и стал подавать голос, экзорцист обратился к нему по-латыни с вопросом:

— Зачем ты вошел в тело этой девицы?

— По злобе, — откровенно ответил бес на том же языке церковных служений.

— Каким путем?

— Через цветы.

— Какие?

— Розы.

— Кто их прислал?

— Урбен.

— Скажи его фамилию, — потребовал мстительный духовник, как будто недостаточно было имени, которое на все лады склоняли в Лудене.

— Грандье, — охотно откликнулся враг человеческий, предавая не только повелителя, но и собрата по легиону.

— Скажи, кто он? — не отставал. жзорцист, словно в маленьком Лудене мог быть еще один Урбен Грандье.

— Священник.

— Какой церкви?

— Святого Петра.

— Кто дал ему цветы?

— Дьявол.

Весь этот смехотворный лепет был скрупулезно запротоколирован, и с того дня все деяния экзорциста проходили в сопровождении судебных властей. Над Урбеном, хоть ему и покровительствовали влиятельные лица, нависла реальная угроза стать вторым Гоффриди, хотя не он, а его противник Миньон был духовником урсулинок.

Кардинал де Сурди, к которому Грандье обратился с жалобой на клевету, оправдал многообещающего талантливого клирика и запретил Миньону проводить дальнейшие экзорцизмы, возложив столь деликатное дело на доверенных лиц. Городские власти тоже были склонны не поднимать шума на всю страну и постепенно спустить дело на тормозах.

Скрепя сердце аббат послушался архиепископа, но зато не послушались черти, которые еще пуще принялись честить своего наперсника Грандье. Когда вести о луденских чудесах достигли королевских ушей, Людовик Тринадцатый отнесся к ним с похвальной осторожностью, но Ришелье настоял на строжайшем расследовании. Фактически он уже давно вел его, стремясь изобличить автора издевательского памфлета. Найденные в Лудене документы совершенно определенно указывали, что автором был Грандье, поэтому у герцога-кардинала не было причин щадить дерзкого вольнодумца. Следствие он поручил вести Лобардемону, которого снабдил широчайшими полномочиями.