Трон Исиды - [9]

— Ну, ты-то не сможешь показать им свою загорелую попку, — пошутила Диона. — Мы будем достаточно далеко от них. И не забывай: ты уже взрослый, благородный господин, а не сопливый щенок.

Сын явно смахивал на заговорщика. — Диона слышала, как один из моряков рассказывал ему что-то о мятежах. Она никогда не думала, что царский матрос может обладать таким красноречием.

— Да, мама, — сдержанно произнес Тимолеон.

Такая покладистость была, судя по всему, следствием его общения с моряками. Они благоговели перед Дионой: поскольку, в отличие от Аполлония, почитали богиню и всем сердцем верили в магию.

Диона только радовалась, что хоть кто-то нашел способ урезонить озорника. Неплохо бы при случае оставить его на время с моряками. Однако, что бы ни думал его отец, она имела некоторое представление об ответственности перед положением в обществе. Может быть, став взрослым, ее сын и откроет в себе призвание капитана, но простым матросом не станет никогда.

— А Клеопатра страдает морской болезнью? — поинтересовался вдруг мальчик.

— У царицы не бывает морской болезни. Она в своей каюте вместе с Цезарионом.

— Вот уж кому плохо, так это Цезариону, — рассуждал Тимолеон. — Ведь он римлянин, хотя и на половину. Римляне хотят править миром, а с морем не уживаются. Гиджес сказал: это проклятие. — Гиджес был одним из его новых друзей, огромный нубиец с медным кольцом в ухе. Диона была в ужасе, увидев такое же кольцо в ухе Тимолеона. — Гиджес говорит, что римляне ненавидят море, а море ненавидит их. Вот почему они хотят заполучить наши корабли: мы-то не прокляты морем.

— А откуда ты знаешь, что им нужны именно наши корабли?

— Это всем известно.

— Что ж, возможно. Правители еще и сами не представляют, что намерены совершить, а их замыслы уже перестают быть тайной. Магия магией, но люди, все вместе, составляют гораздо более реальную силу, чем целый храм жрецов и предсказателей.

Она глубоко вдохнула воздух, пропитанный солью, солнцем и морем, коснулась руками теплого борта корабля. Позолота защищала нижний слой обшивки, сплетенный из тростника, одновременно и колючего и гладкого на ощупь. Стебли тростника еще помнят Нил, величественную медленную реку, источник жизненной силы и магии для Египта. Сейчас в море, на борту корабля, Диона была далеко от Египта, но по-прежнему оставалась его частью. А в Риме, в этой холодной чужой стране, где с ней были и царица, и богиня, сила покидала ее. Здесь же была ее родина, и, ощущая, как солнце греет кожу, а ветер треплет волосы, она, могущественная Диона, черпала магическую силу из досок под ногами — кедровых досок из Ливана, соединенных тростником, наполненным духом Египта, — и волшебный поток энергии устремлялся молитвой к небу, к солнцу.

Когда Диона вновь вернулась на землю, первое, что она увидела, были круглые от удивления и восхищения глаза Тимолеона.

— Я никогда не видел раньше, как ты это делаешь. Сделай еще раз, а?

— Нет. — Диона поймала его прежде, чем он успел улизнуть, и отвела в каюту. — Ну, а теперь, сопливый ты щенок или благородный господин, время заниматься греческим — и никаких возражений!

Спорить было бесполезно, и потом, ему нравился Родон, наставник Цезариона: он, конечно, евнух, но по словам матросов, служил оруженосцем во время войн Цезаря. Этого было достаточно, чтобы Тимолеон вел себя прилично — правда, сам Родон и не отрицал, и не подтверждал того, что о нем говорили. На самом деле это было правдой, но Родон из скромности помалкивал, кроме того, он был прекрасным учителем.

Итак, Тимолеон отправился на занятия, а Диона оставалась на палубе до самого захода солнца и, когда великое светило скрылось за горизонтом, неохотно отправилась к царице.

Клеопатру она нашла не в лучшем расположении духа. Сейчас царица была просто матерью и очень беспокоилась за сына, хотя и знала, что болезнь не опасна. Царица металась по комнате и беспрестанно ворчала, что, разумеется, лишь ухудшало состояние мальчика. Но только Диона могла осмелиться сказать ей об этом.

Жрица была не из тех, кого можно заставить замолчать взглядом или словом. Она отвела царицу в ее каюту и передала на попечение служанок. Охваченная страхом за сына, Клеопатра вовсе не выглядела великой владычицей.

— Все наше богатство, знания, могущество бессильны перед страданиями больного ребенка, — вымолвила она в отчаянии.

— Боги желают видеть нас покорными. — Диона мягко провела рукой по ее голове, расплетая косы, пальцами расчесала волосы. Она гладила ее как кошку. Царица и зашипела — точь-в-точь как кошка, но Диона не обратила на это внимание.

— Завтра ты встретишься с Антонием, — вымолвила она.

— Если ветер и боги позволят.

— Непременно позволят. Они плывут вместе с нами. Неужели ты не чувствуешь их присутствие?

— Я ничего не чувствую, кроме того, что сын мой — наполовину римлянин, и море не может ему этого простить.

И все же она успокаивалась, постепенно понимая то, что Диона знала с момента отъезда из Александрии: все во власти богов. Воздух был напоен божественной силой. Светильники качались, отбрасывая тени принимавшие облик диковинных зверей и птиц — крылатых, покрытых шерстью с длинными когтями; одна из теней человека с головой шакала, обнажившего в улыбке ряд белых зубов. Диона с почтением склонила голову перед этим самым старым хранителем ее дома, покровителем всех вступивших на путь магии и смерти. Когда он был рядом, она ничего не боялась, а она постоянно чувствовала его присутствие с тех пор как ступила на борт корабля.