Трон Исиды - [22]

Но только не сегодня. Сегодня его ночь. Луций сел на холодную мраморную скамью, не отрывая взгляда от украшенного огнями корабля. В глазах у него потемнело.

Когда он обрел то, другое зрение, прямо перед ним стояла египетская жрица. На ней было старинное белое платье, а голову покрывал тяжелый парик и высокий головной убор из золота и слоновой кости. Она находилась в маленькой корабельной каюте, казавшейся огромной, как мир. Стены оживляла роспись, выполненная старыми жрецами, творившими свое волшебство еще до основания Рима. Жрица пела высоким чистым голосом, но слов было не разобрать.

Однако Луций знал, что она пела гимн своей богине; не колдовала, но совершала обряд поклонения. У нее были помощники: кошка, увязавшаяся за ней в Тарсе, и еще какое-то существо, которое Луций поначалу принял за мужчину в черной маске, а потом за нубийку: некто с головой шакала на темных широких плечах. Если это и была маска, то удивительно живая, с белыми клыками, выставленными не то в улыбке, не то в усмешке. Глаза существа были странного зеленовато-желтого цвета.

Луций дрожал, хотя не чувствовал ни холода, ни страха. У настоящих римских богов нет лиц. Они — тени, исполненные могущества.

Но здесь все происходило на самом деле. Живые боги охраняли хрупкую жрицу и маленькую кошечку.

Жрица предлагала богине мед, вино, белый ячмень и мышь с отпечатками кошачьих зубов на шее. Ее голос поднялся до крещендо и затих. Она опустилась перед сундуком, служившим в качестве алтаря, и замерла; скорее всего, заснула.

Но через несколько минут жрица поднялась и посмотрела прямо ему в глаза.

— Добрый вечер, дух. Что привело тебя сюда этой ночью?

Луцию захотелось вернуться в свое тело, но что-то удерживало его внутри этих стен и заставило ответить:

— Мои глаза привели меня сюда. Прошу прощения, если помешал.

— Ты не помешал мне. Я просто спросила. Не знала я, что римляне летают на крыльях своего духа и посещают чужие алтари. Что ж, добро пожаловать.

— Я… не шпионил, — молвил он.

— Я так и не думаю. — Жрица сняла головной убор и парик, расправила волосы и повертела головой.

— О, теперь намного лучше. Не знаю, что тяжелее, парик или корона.

Сколько грации было в ее движениях! Луция не было в каюте, по крайней мере его тела точно не было, и все же египтянка разговаривала с ним, будто он во плоти стоял перед нею. Луций подумал, что, возможно, в Египте это обычный способ общения.

— Ты, должно быть, думаешь, что я умер?

— Отчего же? Часть духа может покинуть и живое здоровое тело. Вот если бы я видела остальную часть твоей души, мне следовало бы немедленно убедиться в том, что ты еще жив. Человек не может отпускать на волю сразу несколько частей своего духа, это очень опасно.

— Я совсем тебя не понимаю.

— Люди часто не понимают этого, — заметила она спокойно. — Поверь, ты жив. И к тому же очень талантлив. У тебя совершенная душа. Твой дух — сокол, я уверена в этом.

— Почему? — Луций сомневался, что сможет понять ответ. Он чувствовал, что пока не может вернуться в себя и лучше уж задавать вопросы, чем в страхе бормотать что-то невнятное.

— Почему? — повторила она. — Будь ты по натуре хищником, я неправильно истолковала бы твой приход. Но даже римляне в большинстве своем не стервятники, питающиеся падалью. А твоя душа почему-то видится мне очень чистой.

— Спасибо, — сухо молвил он.

Диона погладила кошку, забравшуюся к ней на колени. Кошка потерлась об ее подбородок и лениво взглянула на Луция. Глаза Дионы, хотя и не зеленые, тоже по-кошачьи блестели, и взгляд был так же обманчив.

— Сегодня ночью состоится Великая Свадьба, — внезапно произнесла Диона.

Выражение ее глаз и тон голоса совершенно не изменились, однако Луций понял, что сейчас устами своей жрицы говорит богиня. Не требовалось уточнять, кто «они». Только два человека могут сыграть Великую Свадьбу: свадьбу богов, а не простых смертных.

— Но церемонии не проводилось, — сказал Луций, не зная, что она подумает о нем и что ответит.

— Им не нужны церемонии. Достаточно того, что они вместе. Она — Исида, а для римлян — Афродита[12] и Венера; он — Осирис, Дионис[13] и Бахус, отец вина и обожествленного сумасшествия. Слышишь? Земля поет? Знай римлянин: сейчас по ней идут боги.

Луций не слышал ничего, кроме плеска воды и приглушенного гула голосов в городе — человеческих голосов.

— Да ты не слышишь, — вымолвила богиня устами своей жрицы. — Что ж, тогда смотри!

У него не оставалось выбора: богиня приказывала — его глаза подчинились. В тусклом свете Луций увидел Бога в объятиях Богини.

10

Комната была оформлена в каком-то смешанном стиле: то ли в греческом, то ли в римском: стены расписаны изображениями нимф в удивительном морском саду, танцующих в честь рожденной из пены Афродиты; пол выложен цветными плитками — бесконечные виноградные лозы с крупными гроздьями; рядом с ложем — изображение Диониса с веткой плюща. На низком столике у стены Афродиты лежали доспехи; их воинственность странно контрастировала со спокойной красотой богини. Плащ цвета крови был брошен тут же на полу.

Двое на ложе отдыхали после урагана, разбросавшего их одежду по всей комнате. Плащ царицы валялся рядом с туникой триумвира; тога его была так помята, что слуги утром, должно быть, придут в ужас.