Трон императора: История Четвертого крестового похода - [39]

Собравшиеся переглядывались друг с другом. Папский легат опустил свиток, понимая, что произвел впечатление.

— Вы не должны этого делать, господа, — сказал он.

— Не слушайте его! — воскликнул Дандоло; его звенящий от старости и злости тенорок напоминал тявканье маленькой злобной собачонки. — Папа ведает делами духовными и не занимается мирскими проблемами. А данная мирская проблема заключается в том, что ваша армия осталась нам должна, и единственный, повторяю, единственный способ решить эту проблему — подчинить Задар. О душе можно будет подумать после, когда уладите дела земные, а главное из этих дел — ваши обязательства перед Венецианской республикой. Мы добросовестно выполнили нашу часть договора, а вот вы не сделали того же самого. Не заплатили нам ничего, хотя по срокам пора было бы заплатить все. А мы тем не менее построили для вас флот, ибо верили, что вы сдержите слово. Вы обязаны принять ответственность за это. Его святейшество — молодой идеалист, который ничего не знает о жизни.

Все взгляды обратились на графа Балдуина Фландрского, который явно был встревожен.

— Я должен поддержать дожа, — мрачно изрек он. — Без особой радости в душе, разумеется, ибо какая уж тут радость, если приходится обнажать меч против своих же братьев христиан. Но из-за мнимых пилигримов, не отозвавшихся на наш призыв, мы попали в непростую ситуацию. Если мы не сохраним армию в целостности, то не сможем исполнить нашу истинную цель — освободить Святую землю.

— Это будет насмешка, а не освобождение Святой земли, если мы пойдем туда с запятнанными душами, — сказал епископ Конрад из другого угла шатра. — И те, кто не хочет подвергнуться отлучению от церкви, должны воздержаться от подобного шага.

«Тебе, Конрад, давно пора занять решительную позицию!» — подумал я, надеясь, что к нему прислушаются — кто из любви, а кто из страха. Возможно, стоит рассчитывать на него, если все-таки понадобится осуществить мой план, которого пока не было.

— Спасибо, что напомнили нам об этом, — сказал Жоффруа, маршал Шампани. Теперь, когда мне было известно, что именно он, действуя как посланник, заварил всю эту кашу, я надеялся, что он и здесь проявит свою нерадивость и выставит себя дураком. Держался он с раздражающим самодовольством. — Легат Пьетро, прочтите, пожалуйста, еще раз начальную фразу от слов «строго запрещаю».

Пьетро Капуано взял свиток и быстро нашел первую строчку.

— «…строго запрещаю всем, кто слышит или читает это послание, вторгаться…»

— Благодарю вас, — оборвал его Жоффруа. — Наша армия, включая венецианцев, насчитывает около двадцати тысяч человек, из которых менее двух десятков слышали или читали это послание. Строго говоря, все, кто не читал и не слышал его, не подвергнут никакой опасности свою душу, если согласятся на условия, предложенные нам высокочтимым дожем, и нападут на город.

— Бессовестное двуличие! — гневно воскликнул Конрад.

— Вам ли говорить о двуличии, епископ? — парировал Дандоло. — Сначала вы призывали пилигримов согласиться на наш план, лишь бы мы вывезли вас из Венеции. А теперь, когда мы уже в пути, когда поздно что-то менять, вы призываете их отказаться от соглашения? Вы знали обо всем еще в Венеции. Почему же тогда молчали?

Епископ, получив выговор, не проронил ни слова. Я тут же отверг его кандидатуру как возможного соучастника заговора — у меня не было времени, чтобы тратить его на пустословов.

— Прошу прощения, господа, — умиротворяющее произнес Балдуин Фландрский. — Призываю всех, сидящих здесь, открыть сердца предостережению Папы, подумать над его словами во время вечерней молитвы и на следующий день прийти к какому-то единому выводу. Мы все приняли крест от имени Святого отца, оба их преосвященства правы — мы не можем просто пренебречь его пожеланием. В то же самое время мы, разумеется, несем обязательства перед Венецией и благодарны ей за содействие, хотя много раз подводили ее, не выполняя условия договора. Дайте нам время до завтра поразмышлять, и тогда мы скажем свое слово. А пока предлагаю сохранить в тайне от всех угрозу отлучения от церкви. Если она дойдет до людей, то вызовет глубокую тревогу. Ваше преосвященство, — обратился он к легату, — могу я просить вас не разглашать послания до завтрашнего дня, пока мы постараемся решить, как действовать дальше?

Капуано нахмурился.

— Согласен утаить послание, пока не будет найдено решение.

С тех пор как у меня появилась задача помешать крестоносцам напасть на город, я с лихвой восполнил прежний недостаток интереса к жизни: выведал все, что было можно, на «Венере», а теперь познакомился и с политическими играми знати. Поэтому, когда епископ Суассонский предложил брату Капуано устроиться на ночлег в его шатре, я знал, что легат с неохотой принял приглашение: епископ Суассонский находился в лагере Дандоло — часто в буквальном смысле.

— Но отобедать прошу в моем шатре, брат, — сказал епископ де Труа, закадычный друг Жоффруа, маршала Шампани.

Хоть оба епископа и служили Папе, но явно не собирались оглашать его послание. Капуано это знал.

Совещание было окончено, вельможи бормотали что-то друг другу, с трудом передвигая ноги — на земле они чувствовали себя не увереннее меня. Дож подал знак, что желает проследовать в свой личный шатер, поэтому венецианцы тоже ушли — они не ковыляли, как остальные вельможи, но все равно ступали неуверенно. Капуано остался наедине со своими помощниками. Он сидел и расстроенно смотрел на послание Папы, которое по-прежнему сжимал в руке.