Трон императора: История Четвертого крестового похода - [28]

Симон смотрел на меня совершенно серьезно, без тени юмора.

— Да ты, я вижу, обыкновенный весельчак, — сказал он словно самому себе и кивнул с мрачным удовлетворением. — Большого вреда от тебя не будет.

Мне захотелось всей душой, чтобы Симон оказался прав.

10

В последующие дни, а потом и недели на борту «Венеры» царило равновесие. Я был рад тому, что Лилиана и принцесса Джамиля, между которыми только и было общего, что принадлежность к женскому полу, легко поладили — не как близкие подруги, а как давние знакомые, не вызывающие друг у друга раздражения. Этому немало способствовала необходимость терпеть тесноту, но, по крайней мере, они могли спать, свернувшись калачиком. Мне же за целую неделю не удалось поспать ни одной ночи. Содержанки быстро смекнули, что устроены на корабле хуже обычных шлюх, и после короткой визгливой стычки две касты распутных дамочек поменялись местами. Я был рад этому, предпочитая спать на палубе. Большую часть жизни мне пришлось провести в чертогах маленького сырого замка, поэтому корабельный трюм не наводил на меня ужаса, но мне нравилось видеть звезды. Я научился читать по ним под руководством Вульфстана и теперь развлекался, узнавая созвездия из незнакомого края.

Самое сложное было привыкнуть к человеческой речи. Вокруг звучало столько языков и диалектов, столько ритмов и тональностей, что я пристрастился слушать музыку языка и не пытался понять, о чем говорят, особенно если учесть, что был равнодушен ко всему происходящему. Мой родной язык — самый красивый на земле. Венецианский диалект тоже напевный, и у германского тоже есть интересные звуки, но только мой язык может похвастаться и тем и другим качеством. Французский или хотя бы то наречие, которое, к сожалению, вошло здесь в обиход, ничем примечательным не отличается.

Принцесса со мной почти не разговаривала — не из холодности, а просто потому, что место было неподходящее, да и болтливостью она не отличалась. Но Джамиля стала тенью Лилианы, молчаливой и полной достоинства. Она не чуралась принимать участие в каждодневных делах на корабле, поразительно хорошо разбиралась в медицине и травах, ее немалые способности к языкам помогали улаживать конфликты, которые неизменно возникают, когда сталкиваются различные культуры. Если некоторые женщины и моряки и знали, кем она была на самом деле, то они помалкивали. Если ей и досаждало тесное окружение шлюх, то она ни разу даже виду не подала. Каждый вечер, когда корабли становились на якорь, принцесса скрывалась под бочкой. В среде, где большинство женщин пытались добиться мужского внимания, никто ее не замечал и не тревожил. И все же каждую ночь я по нескольку раз бегал по трапу вверх-вниз, желая убедиться, что с ней все в порядке.

На палубе от меня требовали музыки, и приходилось играть, пока простолюдинки развлекали своих клиентов («Календу мая» я отказывался играть больше трех раз за ночь). За эту услугу, по молчаливому соглашению, мне предоставлялось чуть больше места для сна и чуть больше еды, а кроме того, я мог беспрепятственно пользоваться расположением женщин.

К этому последнему преимуществу я оставался равнодушен. Иногда наблюдал за Лилианой в бесстрастной ностальгии, вспоминая, как мое тело реагировало на ее близость в палатке на Сан-Николо, но теперь она мне казалась всего лишь частью общего хаоса. И, видя каждое утро, как она измотана, мне трудно было вообразить нечто, хотя бы отдаленно эротическое. Отто являлся к ней на корабль каждую ночь. Обычно кому-нибудь из Ричардусов удавалось переправиться на «Венеру» для свидания с ней, причем младшенький был настолько неискушен в плотском грехе, что его свидание длилось не дольше чиха. Потом Отто, почти неизменно, требовал свою долю внимания, прежде чем вернуться к себе на корабль. Грегор тоже приезжал на «Венеру», но не каждую ночь, а если Лилиана жаловалась на усталость, то он платил какой-нибудь шлюхе. Меня подкупало, с каким виноватым видом прелюбодействовал Грегор. Сам святой Павел одобрил бы его поведение.

Дни растягивались в недели, и самым злейшим врагом для всех стала скука. Моряки хотели, чтобы все сидели в трюме, пока они управляют кораблем, но мы бунтовали и находили разные способы подышать воздухом — и все равно скука расцветала пышным цветом. Пассажиры «Венеры» не только спали, совокуплялись и питались (посменно, возле кормы, уминая бобовую похлебку, в отличие от матросов, употреблявших солонину). Большинство из них играли в детские игры, рассказывали друг другу истории, гадали по руке, бились об заклад на что угодно. Кто-то пытался научиться игре на новых музыкальных инструментах (чтобы исполнять «Календу мая»), и все немало времени тратили на уход за собственной персоной: давили паразитов, штопали разорванную одежду, сидели с надеждой в плетеных корзинах для дефекации и глотали самые отвратительные из всех существующих слабительные. Как только матросы убедились, что я ловко управляюсь с оснасткой, особенно с выбленками, они позволили мне, к моей радости, исполнять небольшие акробатические трюки. Я даже удостоился призывных взглядов всех шлюх, однако принцесса Джамиля лишь по-матерински посмотрела на меня, и я прочел в ее глазах страдание. По крайней мере, это был способ убить время.