Тромб - [7]

- Тебе, Дима, не годилась такая жена, как я. Тебе повезло, что ты выбрал Ингу. Или, скорее всего, она выбрала тебя. Вы ведь, мужчины, думаете часто, что именно вы сами выбираете жен. А на деле чаще всего жены выбирают вас, как... как мороженых петухов на базаре. И Инга, на твое счастье, выбрала тебя. И ты знаешь, был период, когда я возненавидела Ингу за то, что она будто отняла тебя у меня. Хотя ты никогда мне не принадлежал. И я не рассчитывала. Но все-таки я возненавидела Ингу. А потом полюбила, даже не знаю за что. Скорее всего - за твердость характера. Она чем-то похожа на Дукса. Боже мой, что я говорю, что я говорю. И зачем? Видимо, мне пить совсем нельзя. Но говорю я правду. И мне даже нравилось потом, что Инга называет тебя "мой медведь" насмешливо и влюбленно. Я примирилась с тем, что это ее, а не мой медведь. Что я говорю и - зачем? Но я надеюсь, что все это ты не будешь повторять и тебе больше не придется... Ну ладно, - вдруг почему-то оборвала себя.

А Мещерякову почему-то захотелось придраться к ее словам.

- Что не придется? Не придется мне опять переносить тебя через речку?

- Хотя бы, - снова мило покраснела Вера Тимофеевна. И усмехнулась. И, чуть отступив, быстрым взглядом окинула его, стоявшего во весь рост. - Да ты теперь едва ли и подымешь меня, Дима.

- Ну положим, - вдруг сказал он сердито. И неожиданно, может быть, даже для самого себя неожиданно, поднял ее и понес.

Она не закричала, не стала отбиваться. Она вдруг притихла как в обмороке на его руках и задышала прерывисто ему в ухо и в шею. Но Мещерякову уже не хотелось смеяться, как тогда на шатком переходе через речку Рогожки.

5

- ...Боже мой, как все это неожиданно. И даже... И даже ужасно. Но ты, Димка, бесконечно милый медведь. Бесконечно. И пусть со мной что хотят делают. Ты милый.

Вера Тимофеевна встала, протянула руку к выключателю.

В спальне было уже темно.

Над ночным столиком загорелась лампа, осветив большой, в деревянном корпусе, будильник с зелеными стрелками, показывавшими пятнадцать минут десятого. Поздний вечер. Неужели столько протекло времени с момента их встречи?

Мещеряков лежал с закрытыми глазами. Вера Тимофеевна бережно поцеловала его в лоб, в глаза.

- Только я еще немножко полежу, Верочка. Еще минуточку полежу. Одну минутку...

- Ну, конечно, конечно, - поспешно сказала она и укрыла его грудь пледом. - Хочешь, я тебе чаю сюда принесу. С вареньем, клюквенным.

- А ничего сердечного у тебя нет?

- Сердечного? Сейчас поищу, - вышла в коридор, где уютно в нише подвешен стеклянный шкафчик домашней аптечки. - Все-таки вы, оказывается, слишком квелые сибирские медведи, - улыбнулась, нисколько не встревожившись. - Курантил тебя устроит? Или - сустак форте? А вот лучше всего, если боли, - капли Вотчала... Дима, ты слышишь? Или ты уснул?

На цыпочках вернулась в спальню и увидела, что Дима лежит с открытыми глазами. И эти открытые остекленевшие глаза испугали ее.

Вышла из спальни, снова на цыпочках, и уже не смогла снова войти туда.

Все было ясно.

Однако из коридора опять окликнула:

- Дима!

На газетном столике в столовой лежала телефонная книжка. Вера Тимофеевна не сразу нашла телефон "скорой помощи". Потом подумала: а что она скажет, когда приедет "скорая помощь"? Как она все объяснит?

В столовой стоит неубранная посуда, бутылки, рюмки.

- Вы что же, здесь выпивали? - непременно спросят врачи, что приедут со скорой помощью. - А кто он, этот человек? Ваш знакомый? Ах, муж вашей подруги?

У Веры Тимофеевны в буквальном смысле подкосились ноги. Она присела тут почему-то не на стул, а на низенькую табуретку.

И в это время услышала резкий звонок, показалось - незнакомый, дребезжащий, настойчивый, тревожный. Но это звонили у двери - раз и еще раз.

Вера Тимофеевна пошла открывать и долго не могла отодвинуть простейший засов, который открывала каждый день. Наконец он отодвинулся со щелчком.

В дверях стояла Людмила Федоровна.

- Извини, Верочка, что я так врываюсь, но мне очень срочно надо. Я на одну минутку. Возьму до завтра Плеханова, третий том, и уйду сейчас же. Не удивляйся, я буду с ним отчасти полемизировать. Надо немного освежить цитаты. Я сейчас же уйду. Не сердись...

- Можешь и не уходить. Можешь, что хочешь, - слабым голосом сказала Вера Тимофеевна. И вдруг вскрикнула: - Боже мой, что же делать?

- А что? Что-нибудь случилось?

Людмила Федоровна по-черепашьи вытянула из воротника маленькую голову, в модном пышном парике, поправила модные же, во все лицо очки. И уже через мгновение, как говорится, разобравшись в обстановке, начала причитать:

- Как же ты могла, Веруся, позволить себе такое? Ведь года еще не прошло. И тут его портрет. Я этого совершенно не могу понять. Это, мало сказать, аморально. Это чудовищно. Я никогда, никогда не пойму...

- Если можешь, помолчи, - попросила Вера Тимофеевна. - Надо что-то делать...

- Надо позвонить Инге Вяловой, - сказала Людмила Федоровна, называя Ингу по фамилии, как называла ее смолоду еще в общежитии. - Это лучше всего. Все равно этого нельзя скрыть от Инги. Надо позвонить.

- Я не могу, - призналась Вера Тимофеевна. - Ну что я ей скажу?