Троллейбус без номеров - [70]

– Сложно, не спорю. Многие ошибаются и потом проходят через долгую процедуру развода. Некоторые понимают, что ошиблись с выбором, но не разводятся, потому что так не принято – и живут себе долгие года, люто ненавидя друг друга и передавая эту ненависть детям. У меня так было с мамой и отчимом. И с моим сводным братиком – сейчас ему уже двадцатник, наверное, но мы не общаемся. Не испытываю никакого желания.

Саша представила, что могло бы случиться, если б ее мама вышла замуж во второй раз, да еще и родила бы ребенка, и решила, что вряд ли бы смогла это принять. Вписать в свою жизнь человека, который непременно потребует называть его отцом и будет разбрасывать везде носки. Простить маму, которая будет все время второму ребенку. «Да, я понимаю Влада.», подумала Саша и кивнула ему.

– Ладно, не будем о грустном, – Владлен подмигнул Саше, щелкнул пальцами, и все свечи разом загорелись светящимися огоньками. – Я желаю, чтобы мы с тобой никогда не поссорились и раз за разом влипали в новые приключения.

Владлен со всей силой задул свечи, и в воздухе запахло паленым воском. Потом он отрезал кусок торта – шоколадного с орехами – и отдал тарелку Саше.

– Что ж, – сказала она. – Можно поздравить тебя с тем, что ты на год ближе к смерти.

– Вот поэтому я и не люблю все эти дни рождения, – ответил Владлен. – Чего толку поздравлять? Плакать надо. Мне уже тридцать четыре, а я ничего не достиг, ничего не сделал, да занимаюсь эскапизмом, путешествуя в собственных снах. Все это эфемерно и не стоит даже выеденного яйца.

– Ну, не скажи, – обиделась Саша. – То есть наша с тобой дружба ничего не стоит?

– Дружба – это другое. Пожалуй, это единственное светлое пятно, которое у меня вообще было. Не злись на своего старого слугу, юная леди.

– Ненавижу, когда ты так говоришь, – Саша хихикнула. – Когда-нибудь мне тоже исполнится тридцать четыре года, если доживу, конечно. И тогда посмотрим, что да как.

– Доживешь. Еще как доживешь. Это сейчас кажется, что время тянется бесконечно, как прилипшая к подошве ботинка жвачка. А потом вдруг – оп! – и тебе уже двадцатник стукнул. Оп – и тебе тридцать три. И ты стоишь, смотришь растерянно, мол, как же так, мне же всего недавно было восемнадцать. Недаром напридумывали столько кризисов среднего возраста – надо же как-то оправдать собственное нежелание стареть.

– Но ведь нельзя бесконечно быть молодым. Нельзя бесконечно ввязываться в какие-то истории, в какой-то момент все равно придется взять и повзрослеть.

– Конечно, придется. А, может, и нет. Мне вот тридцать четыре, а я по-прежнему не ощущаю себя взрослым. Я как ребенок, который напялил на себя одежду взрослого человека и с удивлением обнаружил, что она пришлась ему впору. А вылезти из нее уже не получается.

Так они и говорили, поедая огромный торт. Светило солнце, пели птицы, и Саше было спокойно и хорошо. Она не думала ни о матери, которая наверняка придумает что-то, чтобы в очередной раз ее обидеть, ни об одноклассниках и школе, ни о реальности вообще – было просто хорошо так спокойно сидеть с Владленом и разговаривать о всяком неважно-важном. О чем-то эфемерном, таком, что потом и не вспомнишь, но день этот непременно будет греть душу еще очень долго.

Саше было очень хорошо, и впоследствии она поняла, что так продолжаться дальше попросту не могло. В этот момент они с Владленом стали настолько близки, насколько вообще могут быть близки люди, прежде чем их разбросают по разным концам галактики. И совершенно логично, что это должно было закончиться и оборваться. Нелепо, как и вся Сашина жизнь в принципе, и Саше оставалось только размазывать слезы по лицу и прокручивать этот день, неловко и воровато, как ребенок, вытащивший из шкафа шоколадку, которую мама настрого запретила трогать.

Вместе с Владленом они отрезали треть торта – все должно быть по-честному – и Владлен превратил его в канистру масла, а потом они спустились к Шиншилле, кормили ее тортом и пели песни. Влад притащил из дома гитару и валялся на крыше машины, наигрывая странные, но прекрасные шутливые песенки. Они пели вместе, и Сашка была уверена, что и Шиншилла подпевает тоже.

Это был последний радостный день в жизни Сашки. Последний день когда она была счастлива.

Глава 23 Реальность

– Влад, а скажи… – Саша задумчиво перебирала струны гитары. – Ты на самом деле существуешь, или только мне снишься?

– Я снюсь тебе, но это же не значит, что меня не существует на самом деле, – улыбнулся Влад. Он парил в воздухе с другой гитарой, которая сама наигрывала Лестницу в небеса. – Говорят, во сне не бывает несуществующих лиц. Всех людей, которые снятся тебе во снах, ты когда-то встречала. Разве это не здорово? Мы могли увидеть друг друга – совсем-совсем случайно – а потом запомнить так, что теперь снимся друг другу ежедневно.

– Да, наверное.

Саша все наигрывала и наигрывала аккорды на гитаре, пытаясь придумать хорошую, живую песню. Пальцы ее за месяцы практики уже взяли баррэ, и она наигрывала нечто похожее на битловскую «She loves you», быстро меняя аккорды. Что-то свербело внутри нее и не давало покоя. Влад недостаточно искренен с ней. Ведь если он существует в реальной жизни, почему он ни разу не пришел ее проведать? Только и делает, что улыбается и рассказывает о всяком разном? Почему они так похожи? Слишком уж он идеален, чтобы быть настоящим. Понимает Сашу с полуслова, выслушивает все ее подростковые глупости знает, каково это – полнейшее беспросветное одиночество.