Троица. Будь больше самого себя - [25]

Впрочем, вы же можете на что-то отвлечься, задуматься о чём-то другом… И вот уже недовольное шиканье отвлекает вас от просмотра мимишных фоток в инстаграме.

«Что-то явно пошло не так!».

Уже на выходе с кладбища вы слышите, как о вас судачат участники мероприятия: «Насколько же надо быть бесчувственной скотиной, чтобы ржать с телефоном в руках, когда гроб с телом покойного опускается в холодную твердь земли!»

«А-а-а, теперь, вроде, понятно, что они так шипели… Всё встало на свои места! Блин».

С другой стороны, всё это, опять-таки, не настолько однозначно. Представим себе человека с такой вот очевидной, казалось бы, асоциальностью, но который по каким-то другим причинам (а не ради общения самого по себе) считает необходимым построить эффективные отношения с другими людьми.

Причины на это у него могут быть самые разные:

• амбициозные цели (например, на Марс полететь – тут один не управишься),

• желание всеобщего восхищения («Я – звезда! Хлопайте мне, хлопайте!»),

• потребность удовлетворения хитроумных сексуальных фантазий,

• или, быть может, от этих других людей зависит его выживание (в армии, скажем, или тюрьме).

Тут, вроде бы, всё связано с другими людьми, но эти люди нужны человеку не сами по себе (как живые, чувствующие и переживающие существа), а как средство достижения поставленных целей.

Как сработают подобные асоциальные особенности организации мозга в этом случае? Оказывается, что эффект может быть даже лучше, нежели у тех лиц, которые жаждут обнимашек, социальной поддержки и прочих телячьих нежностей.

Как выяснили в нейропсихологической лаборатории уже упомянутого мною Ричарда Дэвидсона, внимание человека к деталям ситуации может существенно искажаться, если он слишком эмоционально воспринимает происходящее.

Поэтому люди, которые не испытывают социальных влияний и связанных с ними эмоций, зачастую оказываются весьма эффективны в построении продуктивных – под конкретную задачу – социальных отношений.

Они способны быть «социальными», но не потому, что их ведёт социальный инстинкт, а потому что они относятся к этим отношениям как к сложной шахматной партии.

Так что даже если нейрофизиологические механизмы социальности молчат в мозгу человека, как в той самой могиле, крест на его социальном успехе ставить рано.

Результатов в социальной игре он добьётся не «по наитию», а с помощью рационального просчёта соответствующих ситуаций, учитывая большое количество фактов о других людях – их поведении, интересах, слабых местах и т. д.

Так что если вы встречаете человека, который прекрасно с вами общается, вовремя говорит нужные слова, адекватно реагирует на ваши высказывания, это еще не значит, что перед вами человек с хорошей «естественной социальностью» и выраженным «социальным инстинктом».

Вполне возможно, что вы имеете дело с человеком, который употребил весь свой мощный интеллект на то, чтобы просчитать возможные «ходы» в рамках вашего общения. Он учёл «последствия» этих «ходов» и саму ситуацию «на доске», просчитал её и нашёл решения, о существовании которых вы, возможно, даже не подозреваете.

Кстати, интеллектуальный аппарат у людей с такими нейрофизиологическими особенностями, действительно, может быть выдающимся. Им ведь общение с другими людьми не давалось само собой, им постоянно приходилось тренировать навыки реконструкции социальных ситуаций и других людей.

Там, где другие дети схватывали происходящее в межличностном взаимодействии инстинктивно, на «интуитивном», так сказать, уровне, обладателю такого нейрофизиологического аппарата приходилось долго кумекать, составляя бесконечные дважды-два одно с другим.

Но потраченные силы могут окупиться сторицей, если, конечно, у человека есть какие-то важные для него цели и задачи.

Склонность к объятьям (или, наоборот, отсутствие соответствующей склонности проявляется у детей уже в очень раннем возрасте.

Кто-то так и льнёт к старшим, мечтает об объятиях, просит, чтобы его погладили и зацеловали. А кому-то это совершенно безразлично и он тут же, едва попадет в чьи-то объятья, вырывается и бежит прочь, оставив незадачливого взрослого, попытавшегося его загрумить, в лёгком недоумении.

Теперь представьте, что один субъект с детства хочет чувствовать тепло другого человека, ощущать его объятья, поэтому ему важно, чтобы у «значимого другого» было хорошее настроение, чтобы он с теплом к нему относился, был к нему расположен. А другому ребёнку это совершенно не важно, а может быть, даже неприятно, что его обнимают и тискают.

Понятно, что ребёнок, заинтересованный в том, чтобы его обнимали и гладили, будет учиться угадывать чувства и желания «значимых других». Потребность в эндорфине и окситоцине будет побуждать его подстраиваться под других людей, производить на них хорошее впечатление, заслуживать их внимание и похвалу.

Как вам кажется, насколько социальным окажется такой малыш, когда вырастет? Насколько он будет нуждаться в создании доброжелательной атмосферы поддержки, принятия и т. д.? Насколько он будет эмпатичен и сострадателен? Насколько хорошо он научится понимать других людей и осознавать их мотивы?