Трофейная банка, разбитая на дуэли - [32]

Дальше путь был по спуску до высоченного моста через лог и Тюменку, где она впадала в Туру. От моста — по такому же спуску (то есть уже подъему) вверх, к длинному и красивому зданию, в котором раньше, говорят, был какой-то институт, в потом сделали обком…

От обкома, налево, по многолюдной улице Луначарского один квартал до тихой Казанской. А по ней (одноэтажной и деревянной) еще немного, за Ямскую. И там Лодька сразу увидел дом и ворота с нужным номером.

Ну, дом как дом, самый обыкновенный. С улицы такие дома кажутся маленькими, всего три окошка, но войдешь в калитку и видишь — он тянется по двору, выставляя у дверей крылечки с навесами и смыкаясь тыльной стороной со всякими сарайчиками и погребами.

Так было и здесь. Два крыльца, бочка под водосточной трубой, дрова у забора, белье на веревке. Худая, неласкового вида тетка возилась у клумбы с чахлыми астрами. Оглянулась.

— Тебе кого?

— Льва Семеновича… — Лодька назвал человека, у которого остановился брат писателя. О неласковой тетке он был Борисом Лукичом предупрежден и не оробел.

Тетка через плечо махнула в сторону дальнего крыльца. Лодька поднялся на шаткие доски, дернул проволоку с деревянной рукояткой (о ней он был тоже предупрежден). За дверью (с большой белой цифрой 2) зазвенело. Почти сразу она крякнула и отошла. И возник на пороге тот, кто, и был, скорее всего, Львом Семеновичем.

— Здрасте… Я…

— Ты, как я понимаю, Всеволод. То есть Лодя, — отозвался хозяин жилища номер два неожиданно высоким голосом. — А посему милости прошу. — И отодвинулся к косяку.

В тесных сенях пахло сухим деревом и чем-то вроде лыжной мази (хотя лето ведь).

— Прошу… — Хозяин распахнул следующую дверь.

В приземистой, но просторной комнате, были два окна, в них широко вливалось солнце. И освещало изрядный кавардак. Здесь была смесь обшарпанной старинной мебели и кухонных лавок-табуретов. На покрытой куском фанеры кадке стоял радиоприемник «Балтика» (а на нем — горшок с геранью). На письменном столе с львиными мордами блестели наваленные слоями большущие фотоснимки. На скамейках и в похожем на трон кресле громоздились тяжелые тома — то ли словари, то ли энциклопедии. Между окнами нависали над чьим-то плохо различимым портретом коряги лосиных рогов. На стенах, как и на столе, бликовало множество фотографий. Отбрасывали солнце стекла книжного шкафа с бронзовыми ручками. Рядом с кадкой и приемником косо громоздился на треноге желтый великанский фотоаппарат музейного вида…

Все это Лодька охватил коротким, как взмах, взглядом, сказал мысленно «вот это да», и взгляд снова направил на Льва Семеновича (конечно же, это он!).

Лев Семенович своим ростом и худобой напоминал Бориса Лукича. И такой же узколицый, тонкошеий, длиннорукий. Но глаза другие — продолговатые, светло-карие, с точками отраженного света. А прическа — густо-курчавая, рыжеватая… Но впрочем, сравнивать было не с кем, поскольку Борис Лукич отсутствовал.

— А… — начал слегка озадаченный Лодька.

— Предвижу вопрос! — прежним высоким голосом перебил его Лев Семенович. — Где мой друг Борис, да? Увы, он рано утром вынужден был уехать в Свердловск. Такие обстоятельства… Однако он просил передать, чтобы ты не огорчался из-за книги. Такую же точно он купил сразу после встречи с тобой, в книжном отделе «Военторга», на улице Ленина…

— Жалко… — вырвалось у Лодьки.

— Да, он предвидел, что ты можешь огорчиться. Наверно, ты рассчитывал получить обратно потраченную на книгу сумму? Вот, он просил передать деньги. За старания. А книжку можешь оставить себе, на память о встрече…

Видимо, Лодькины глаза швырнули в собеседника пучки непритворного возмущения.

— Что вы такое говорите-то!

Лев Семенович зябко зашевелил тощими плечами под клетчатой, как у Лодьки рубахой.

— Да, я понимаю… Ну, он это на всякий случай… Психолог из Бориса никакой. Впрочем, из меня тоже. Извини, Лодя… А почему ты сказал «жалко»?

— Ну… не из-за денег же… Я хотел с ним… с Борисом Лукичом… послать письмо его брату… — Объяснять было неловко, но молчать — еще хуже. Чего доброго, этот дядька и вправду подумает, что Лодька хотел вернуть восемь рублей за книжку!

Лев Семенович, похоже, обрадовался:

— А! Отзыв о повести? Она тебе понравилась?

— Ну… да…

— Олег будет счастлив получить добрые строчки от читателя! А с письмом нет ничего проще! Адрес я тебе дам… Или вот что! Я скоро отправлю Борису бандероль со снимками. Мы тут подбирали иллюстрации к его книге о птицах северного Урала, я обещал ему сегодня это дело закончить и вечером послать пакет. Давай вложим твое письмо туда. А Борис передаст брату…

Лодька тихонько запыхтел от смущенья.

— Да я еще не написал… Я сперва хотел спросить: можно ли? Вдруг ему… Олегу Лукичу, некогда письма читать. У писателей же куча дел.

— У всех куча дел!.. Олег будет рад!.. Ты вот что! Садись к столу и пиши прямо сейчас! Зачем откладывать благие дела!

Лев Семенович энергично придвинул к столу с львиными мордами табурет, а Лодьку, взяв за плечи, придвинул к табурету. И усадил. Отгреб в сторону фотоснимки, поставил тяжелую чернильницу синего стекла, положил перед Лодькой гладкий лист и конторкскую ручку (с перышком, какие на школьном языке назывались «шкелетики»).