Троеточие… - [32]

– Но как?

– Чинкой и картошкой, – гордо ответит жена «декабриста».

– Ювелир! – присвистнет Верба.

– Это наследственное – от бабок. Одна – художница, вторая – шахер-махер.

– А твоя – кто из них?

– Женя? Никто. Просто железный тиран из бухгалтерии, не то что сестры…

Людка поселилась в дешевой гостинице – Толик заходил в Совгавань примерно раз в неделю.

А на Мельницкой появился новый ритуал. Людка писала каждый день и, несмотря на то что письма шли чуть больше недели, приходили они ежевечерне. Нила торжественно перечитывала их вслух в конце ужина, за чаем. Иногда, если содержание письма было не слишком горьким, а Людка ведь в одиночестве в чужом холодном городе люто тосковала по дому, на чтения приглашались особо приближенные дворовые мадам, вроде Любки-морячки или Полины Голомбиевской.

«Мамочка, напиши, пожалуйста, рецепт блинчиков, не Жениных налистников, а твоих, простых. У меня тут плитка маленькая. Хочу Тосю удивить…»

– Налистники ей чем не угодили? – хмыкнула Женя. – Ей же двадцать! Как можно не уметь оладьи жарить! Она что, в лесу жила?

– А моя мама рассказывала, что вы, мадам Косько, вообще ничего не умели, и ваша мама вместе с тетей Ирой и тетей Ривой вам рецепты слали. Хотя вы тоже жили.

– Так мама никого к плите не подпускала! И вообще, мне было восемнадцать, и голодно!

– А у нее там прямо московский гастроном! Это у вас порода такая – поздно на кухню приходить.

– Ой, – презрительно покосилась Женя, – кто бы говорил! Травоядная, ты что, кроме салата с огурцами, готовить умеешь? Яблочко порезать?

– Ша! Тишина в избе-читальне! Вы будете слушать дальше? – зазвенела Нила и продолжила: – «А в магазинах здесь странно. Морская капуста, а обычную вообще не найдешь и, мам, специально для тебя – в мясном продается козлятина!» Так и написано: «Представляешь, вяленый козел…»

Бабы прыснули от смеха.

А Люда, впервые увидев витрину, просто хохотала до слез. Местные деликатесы ей показала Надя. Первая и единственная дальневосточная подружка – ровесница из Керчи, с похожей историей. Она приехала еще в прошлом году к своему любимому и за три месяца развила бурную деятельность. Вместе с Людой они не только ходили смотреть на козлятину, но, по выражению Надьки, еще за ней убирали. Она быстро сообразила, что жить в гостинице – это выброшенные деньги, а уходить в съемную комнату – еще хуже, и устроилась горничной сразу по месту жительства. Женщины, тем более молодые и сильные, были, мягко говоря, в большом дефиците. И вакансий в гостинице – с десяток. Так Надя получила бесплатное жилье и карманные деньги. Там они с Людочкой и познакомились, прямо в номере.

Люда читала письмо, когда дверь сначала подергали, а потом в нее постучали. Она на автомате крикнула:

– Занято!

За дверью раздался заливистый женский смех:

– Мне только спросить! – крикнула Надя. Теперь уже Людка, захлебываясь от совершенно дурного детского смеха, до слез, открыла дверь и увидела красивую здоровенную горничную с полным боевым макияжем.

А после того, как Людка пару раз вызвалась ей помочь прибрать, они стали подругами.

И когда Тося придет домой – Людка торжественно угостит его блинчиками с маминым вареньем и объявит, что устроилась на работу горничной, а на следующий приезд мужа потухшим голосом скажет, что уволилась, и опять нахлебница…

Если по моде поздних шестидесятых с фигуристыми дамами тощая Людка не котировалась, то на Дальнем Востоке сразу перешла в разряд первых красавиц. В гостинице останавливались в основном моряки между рейсами. Кто между короткими, как Тося, на пару ночей, кто между долгими походами. Так что глазастой рыжей малышке не давали прохода – кто с подарками, кто с комплиментами, а кто по синьке просто ломился в дверь номера, тем более, что гонористая одесситка отшивала не просто громко, а еще и очень обидно. Надька была почти в полтора раза выше и крупнее, поэтому с залетными обожателями справлялась легко. Да и хорошими подарками не брезговала.

– Ты ж дурная, как пробка! – вычитывала она Люду. – Я ж не говорю: давать всем подряд, а так – хвостом покрутить. Ты знаешь, что у них купить можно? А если наулыбаешься, то вообще за полцены! Или ты в своих трениках отсюда уехать собираешься?

– У меня плащ, между прочим, – обиделась Людка. – И платье.

– И жопа отмороженная в том платье! Ты как будто в карту не смотрела и прогноз погоды никогда не читала – не знала, куда едешь?..

Людка все знала, только другой одежды у нее не было. Все, что она себе пошила, было на одесскую зиму и домчать до трамвая, а потом до проходной завода. А ехать к своей любви в баб Женином трико с начесом по колено – так лучше отморозить.

Толик понимал, что даже не работая, а просто находясь в гостинице, его «глазастая Косточка» находится под угрозой. Напьются мужики и высадят дверь в их номер. В следующий рейс они уйдут вместе. Тося – электромехаником, Людка – его женой в каюте.

Кругом вода и не видно земли, а та земля, что есть, – это замерзшая вода, которую вспарывает консервным ножом ледокол «Марков». Лед за кормой похож на округлые голубоватые шмотья нутряного свиного сала на тушенке. И эта зыбкая холодная вода снаружи просочилась в Людку и начала наполнять ее изнутри. Сначала она обрадовалась, что хоть немного поправилась и меньше стали видны кости, потом оплыли ее узкие узловатые щиколотки. Обручальная гайка на пальце, которая болталась и соскальзывала в дýше, вдруг стала больно врезаться в палец.