Трое за границей - [22]

Мы сообщали читателям, как лечить кошек от эпилепсии. Лично я не считаю (и тогда не считал), что кошек можно вылечить от эпилепсии. Если бы у меня была кошка, склонная к эпилепсии, я бы дал объявление о ее продаже (а то и вообще подарил). Но нашим долгом было предоставлять информацию по первому требованию. Какой-то дурак написал, требуя данных, и я потратил лучшие утренние часы в поисках сведений по указанному предмету. В конце концов я нашел что хотел — в конце старой поваренной книги.

(Что это средство там делало, я не мог понять никогда. К профилю сборника оно не имело никакого отношения вообще; в книге не упоминалось, что кошки обладают приятным вкусом, даже если их вылечить от эпилепсии. Автор поистине вставила этот параграф из чистого великодушия. Могу только сказать, лучше бы она его не трогала: из-за него нам пришлось вступить в тяжелую гневную переписку и потерять четырех подписчиков, если не больше. Один читатель сообщил, что наш совет обошелся ему в два фунта — такова была сумма ущерба, нанесенного кухонной посуде, не говоря о разбитом окне и возможном заражении крови у него самого, вдобавок к тому, что эпилепсия у его кошки приобрела еще более тяжелую форму. Хотя рецепт был достаточно прост. Вы берете кошку и зажимаете ее между ног — осторожно, чтобы ей не было больно, — и ножницами делаете быстрый точный надрез на хвосте. Отрезать от хвоста кусок не следует; нужно проявить аккуратность и сделать только надрез. Как мы объяснили читателю, операцию следовало проводить в саду или в угольном подвале; оперировать кошку на кухне, да еще без помощи ассистентов, стал бы только идиот.)

Мы давали подсказки по этикету. Мы сообщали читателям, как обращаться к пэрам и архиепископам; как надо есть суп. Мы наставляли застенчивых юношей, как добиваться непринужденного стиля в салонах. Мы учили танцам кавалеров и дам с помощью чертежей. Мы разрешили все духовные метания наших подписчиков и снабдили их кодексом такой морали, какой позавидует любой церковный витраж.

В финансовом отношении газета не удавалась; она опередила свое время, и, как следствие, штат был сокращен. Моя вотчина, помню, включала «Советы матерям» (в каких мне помогала моя хозяйка, которая, будучи однажды разведена и похоронив четырех детей, была, я полагал, испытанным авторитетом во всех домашних вопросах), «Мебель и интерьер — советы и чертежи», колонку «Советы начинающим литераторам» (искренне надеюсь, что мое руководство принесло начинающим литераторам пользы больше, чем мне самому) и еженедельную рубрику «С молодым откровенно», подписанную «дядюшка Генри».

(Этот «дядюшка Генри» был добродушным общительным стариком с обширным и разнообразным жизненным опытом, исполненный к подрастающему поколению благожелательности и сострадания. Когда-то давно, в ранней молодости, с откровенным у него были проблемы, и в этом он разбирался. Я до сих пор перечитываю кое-что из советов «дядюшки Генри», и, хотя самому так говорить не пристало, мне по-прежнему кажется, что советы эти хорошие, просто отличные советы. И часто думаю: если бы я следовал им более тщательно, то был бы сейчас мудрее, совершил бы меньше ошибок и вообще был больше доволен собой — не то что сейчас.)

Тихая изнуренная женщина, снимавшая комнатенку за Тоттенхэм-Корт-роуд (и муж у которой был в сумасшедшем доме), вела у нас «Кулинарные рецепты», «Советы по воспитанию» (советы из нас просто лезли) и полторы полосы «Светских сплетен». Писала она развязным интимным стилем, который, как вижу, даже сегодня не покидает современную прессу полностью: «Должна рассказать вам о просто божественном платье, которое я надевала на Глориос-Гудвуд на прошлой неделе*. Князь С... Ах, уместно ли мне повторять все подряд за глупцами? Но он чересчур безрассуден... А наша дорогая графиня, я представляю, ревнует просто ужас как...» — и так далее.

Бедняжка! Вижу ее как тогда, в поношенном шерстяном балахоне в чернильных пятнах. Возможно, день на Глориос-Гудвуд или где-нибудь на свежем воздухе навел бы какой-то румянец на ее щеки.

Наш хозяин (один из наиболее бессовестно невежественных людей, вообще мне известных; помню, он со всей серьезностью информировал какого-то адресата, что Бен Джонсон написал «Рабле» чтобы оплатить похороны своей матушки*; когда его заблуждения изобличались, он только добродушно смеялся) вел раздел «Общие сведения», и вел его, в целом, с помощью дешевой энциклопедии, замечательно хорошо. А наш курьер, имея в ассистентах пару превосходных ножниц, нес ответственность за материал для «Сатиры и юмора».

Работа была тяжелая, платили мало; поддерживало нас понимание того факта, что мы наставляли и совершенствовали своего ближнего. Одна из самых повсеместно и неизменно популярных игр, которые существуют в мире, — игра в школу. Вы собираете шестерых ребят, сажаете их на пороге, сами прохаживаетесь взад-вперед с книгой и розгами. Мы играем так в детстве, играем в отрочестве, играем в зрелом возрасте, играем, когда, сгорбившись и шаркая тапочками, ковыляем к могиле. Игра эта не приедается, игра эта никогда не утомляет нас. Ее портит только одно: эти шестеро все как один стремятся занять ваше место с книгой и розгами. Я уверен, журналистика оттого такой популярный род занятий, несмотря на все свои недостатки, что всякому журналисту кажется, будто он — тот самый мальчишка, который ходит туда-сюда с розгами. А Правительство, Классы, Массы, Общество, Искусство и Литература — дети, которые сидят на ступеньках. Он наставляет их и совершенствует.