Трое в подводной лодке, не считая собаки - [13]

— Сашок, а Сашок, — обратился к Шубину Костя, — ты никак в грех уныния впасть хочешь?

На Сашином лице именно это и было написано. То есть, вселенское уныние от того, что все перспективы выглядели настолько туманными, что стоило говорить об отсутствии перспектив, как таковых.

— Я, Костя, думаю вот.

— А ты меньше думай. Примерно как я. И знаешь, слазь-ка с телеги, мышечные нагрузки — лучший способ мыслить позитивно, — ответил Константин. — Ты эта, если твои представления о действительности не совпадают с действительностью, меняй действительность!

Он как-то ловко поддел Сашину ногу, что тому поневоле пришлось спрыгнуть с телеги. Широким шагом, в ногу, они потопали вперёд. И действительно, мысли куда-то стали улетучиваться, захотелось пить, солнышко хорошо грело лысину и пессимизм начал растворяться. От окончательного сумасшествия его берегло только то, что унывать более двадцати минут подряд он не был способен физически.

Сзади пыхтел Слава, упорно не желающий освободить свои плечи от сумки. Он тоже думал, и его мысли были едва ли не горше Сашиных. Потому что он был просто историк, интеллигент в четвёртом поколении, чьи предки тоже были историками, профессорами и всякое такое. В общем, очень известными и уважаемыми, в узких научных кругах, людьми. Но гвоздя забить не умели, а лампочку в люстре меняли всей семьёй. И Ярослав тоже. Оттого ценность его в феодально-крепостнической России стремительно приближалась если не к отрицательным значениям, то к нулю точно. Но Слава решил не сдаваться. Никогда и не при каких обстоятельствах. Надо будет, думал он, научусь пахать. Невелика проблема. А вот проблемой было то, кому и на каких условиях можно было продать свои знания, или же каким-то образом пустить их на благо самих себя. Единственной радостью было то, что теперь он мог бы наблюдать воочию всю ту историю, на которую положил всю свою жизнь. Краем уха он услышал разговор Кости и Саши:

— Ты хоть знаешь, где находится стреха? А я знаю. Там моя прабабка от прадеда спрятала деньги и забыла где. Потом, когда реформа шестьдесят первого года прошла, случайно и нашла их. Ох и ругалась. Давай, обновляй лексический запас. Рига, гумно, овин, плетень, околица, журавль, борона. Кстати, между нами, молоко нынче не в тетрапаках на деревьях растёт, а из-под коровы его добывают. А хлеб — пекут!

Костя откровенно издевался, пользуясь тем, что только он один имел хоть какое-то представление о жизни в деревне, хоть изрядно истёршееся за давностью лет.

— В русской печи, имей в виду, есть место, которое называется хайло. Кстати, брателла, шапчонку-то надень. Нынче без шапки только фрики, эпатирующие общество, ходят. Выражение «опростоволоситься» слышал? Это как раз про тебя.

Слава же знал, к примеру, слово «недоуздок», но это слово для него не несло никакой смысловой нагрузки, так же, как и шлея, которая попала под хвост, и ещё много-много чего, А некоторых названий и не знал вовсе. Или же они вышли из употребления лет так пятьдесят, если не больше, назад, или же потому, что круг его интересов лежал совсем в другой плоскости. Чем лошадь отличается от кобылы, а конь от мерина? И здесь нет интернета с его вездесущей википедией, чтобы быстренько щёлкнуть мышкой и получить хотя бы минимальное представление по какому-нибудь вопросу. Только сейчас до него стал доходить весь ужас того положения, в которое они попали. Саша оказался прав: они будут разговаривать с местными на разных языках.

Однако заниматься самоедством стало поздно. Они проехали погост с маленькой, почти игрушечной часовней, и въехали в село[6]. Герасим перекрестился на появившуюся маковку церкви, Слава и Саша это момент пропустили, а Костя сразу же подумал: «Палимся. Уже палимся», и тоже перекрестился.

На первый взгляд, село, как село. Два ряда подворий и посредине улица. Если бы ребята что-нибудь понимали в сельской архитектуре, они, может быть, и сделали какие-то выводы, насчёт отличия деревни сегодняшней от деревни завтрашней. Однако среди них таких специалистов не оказалось. Дома, как дома, откровенных руин нет, и вросших в землю по самые уши полуземлянок тоже. Может быть, позже и найдутся, но на виду таковых не имелось. Всего дворов в первой половине села было около десяти, по пять с каждой стороны улицы. Деревянная церковь в центре, а напротив неё — господский дом, дальше снова дома.

Ошеломительным ударом по представлениям о помещиках стало их прибытие в усадьбу. Они, то есть Саша с Костей, как-то иначе представляли себе помещичий дом. Ну, на самый крайний случай, хотя бы, как в Абрамцево, бог с ними, Юсуповскими дворцами, но то, что он увидели, никак не тянуло на дворянское гнездо. Ярослав же хотя бы, пусть даже чисто умозрительно, представлял себе как общую ситуацию в стране, так и положение помещиков в это время.

Изба, может быть, большая, чем избы крестьянские, наверняка знавала лучшие времена. Основное, что от всех прочих изб её отличало — наличие стёкол в двух невеликих, выходивших на улицу, окнах. Крыша, крытая дранкой, уже покрылась лишайником, однако сруб стоял ровно, а двустворчатые двери в сени плотно закрыты. Наличники на окнах чудной красоты резьбы соседствовали с такими же ламбрекенами. По двору бродили куры, под забором валялась тощая, как велосипед, свинья, коза тянулась через ограду к ветвям яблони, с целью нанести ей непоправимый ущерб.