Трое в новых костюмах - [44]

Младший помощник министра Имперского Сотрудничества, меньшой сын графа Беннервейла, консервативный член палаты от избирательного округа Сладберри и тем самым не только мудрый представитель интересов встревоженных жителей Сладберри, но также и заступник — или, по крайней мере, помощник заступника — миллионов канарцев, австралийцев, новозеландцев, южноафриканцев и прочих, оказался довольно рослым, довольно упитанным и розовато-золотистым; и на первый взгляд, держался вполне непринужденно, но при повторном взгляде стало очевидно, что он только-только опомнился от глубокого потрясения. Он явно очень хотел бы понравиться, но не совсем понимал, что для этого нужно.

— Мой младший брат Алан, — провозгласил церемониймейстер Джералд. — Только что из армии. Джина с тоником, старичок?

— Да, спасибо, — поспешил ответить Алан. Джералд, никогда не страдавший скупостью, налил ему щедрую порцию джина. Очень мило с его стороны.

— Слышал, разумеется, о вас от Джералда, — медленно и внятно произнес Табби, словно его словам внимали все владения Короны. — Мы с ним, знаете ли, однокашники. Вы, говорят, вчера ужинали у лорда Дарралда?

— Да, — ответил Алан. — Ваше здоровье.

— Дарралд приглашает его на работу в один из своих жалких ежедневных листков, — сказал дядя Родней.

— Но… послушайте, — возразил Табби, впрочем, извиняющимся голосом, дядя Родней определенно внушал ему трепет, — разве его газеты уж такие жалкие?

— Безусловно, — свирепо ответил дядя Родней. — Сплошное подсматривание в комнату горничной.

— А вы откуда знаете? — сразу же парировала Энн в своей лучшей колониальной манере.

Леди Стрит бросила вокруг торопливый взгляд и подчеркнула рассеянной улыбкой, что не берет на себя ответственности за происходящий разговор, ибо он принял, как она считает, нежелательный характер.

— По воображению, — ответил дядя Родней. — Впрочем, я, кажется, несправедлив к горничным, они не привлекают меня — в том смысле, на который здесь сделан намек, — но и не внушают особого отвращения. А вот газеты лорда Дарралда, что же они такое, если не жалкие листки?

— Самые могущественные и влиятельные образчики нашей замечательной свободной Прессы! — в пародийно-ораторском стиле провозгласил Алан. Он одним духом осушил половину своей порции джина и уже чувствовал его действие.

— В каком-то смысле, знаете ли, вы даже и правы, — с запинкой произнес Табби. — Они действительно пользуются… э-э… очень большим влиянием. Для нас они были… — он замычал с видом Флобера, нащупывающего единственное точное слово, — чрезвычайно полезны. И сам Дарралд тоже. Он очень, я бы сказал, склонен к сотрудничеству.

— И у вас там, конечно, имеются всякие планы и наметки, а, старина? — поспешил ввернуть Джералд, весь сияя интересом.

— Ваша работа, должно быть, очень увлекательна, — подхватила леди Стрит.

— Да, ничего себе, — согласился Табби. — Наша цель, так сказать, — сближение с доминионами.

— А как же, а как же, — сказала Энн, а может быть, это был Джералд, или леди Стрит, или они втроем в один голос.

— Зачем? — спросил Алан.

— Налить тебе еще, старичок? — засуетился Джералд.

— Спасибо, Джералд, с удовольствием, — обрадованно ответил Алан.

Вид Табби выразил облегчение, но оно оказалось преждевременным.

— Я нахожу вопрос вполне уместным, — сказал дядя Родней. — Действительно, зачем?

— Н-ну, это, я бы сказал, вроде как очевидно, сэр, разве нет? То есть, мы тесно сотрудничали во время войны, большинство доминионов отлично себя показали, и… вот теперь нам надо наладить сотрудничество в мирное время. Во благо империи, знаете ли, ну и так далее, — промямлил Табби.

— Вот именно! — подхватил Алан, готовый сейчас поддержать любое мнение. Тут он встретился взглядом с дядей Роднеем. — Вы, дядя, по-моему, не болеете за благо империи.

— Ну что ты такое говоришь, Алан? — упрекнула его мать. Она чувствовала, что с минуты на минуту может произойти большая неловкость, и поэтому, бросив Алану предостерегающий взгляд, обратилась к Табби: — Но конечно, на ваши плечи ложится большая нагрузка?

Однако было уже поздно.

— Разумеется, не болею, — начал дядя Родней пространную речь. — Всякий раз, когда мне говорят о благе империи и о нашем долге отстаивать его, я убеждаюсь, что говорящий имеет тут свою корысть. Но я лицо заведомо незаинтересованное, и для меня проблема встает в совершенно ином свете. Существование заморских владений — или доминионов, как вы выражаетесь, — на мой взгляд, имеет единственную цель: увековечить наихудшие черты английского характера и уклада — манеру наедаться в пять часов и носить шерстяное белье, торгашеский и постный дух, недостаток остроумия, жизнерадостности и подлинного изящества, ханжество и притворство. А так как я не употребляю мороженую баранину, искусственное бургундское и прочие отвратительные продукты, у меня их коммерческая предприимчивость не вызывает ни малейшего восторга. Возможно, впрочем, что они и слали нам товары высокого качества и превосходного вкуса, а мне просто не довелось их отведать. Что же до жителей, то, за исключением некоей прелестной вдовушки из Ванкувера, с которой я как-то познакомился на Антибе, все остальные, с кем сводила меня судьба, были, помнится, как на подбор бесцветными ничтожествами либо же вообще производили отталкивающее впечатление. Так что боюсь, Арнклиф, — заключил он любезно и покровительственно, — вы стараетесь совершенно напрасно. Еще стаканчик хереса?