Трое против Колдовского мира - [47]

Выбросив вверх, как в воинском приветствии, сжатую в кулак руку, и резко повернувшись, я опрометью бросился бежать вверх по тропке, сознавая, что если сейчас замешкаюсь, то навсегда останусь в Эскоре.

Я долго бежал без оглядки — до самого ущелья с переплетёнными между собой деревьями; но прежде чем решиться на его преодоление, я не удержался и оглянулся последний раз на отринувший меня мир: я казался себе настоящим изгоем, ибо не испытывал таких терзаний даже тогда, когда мы покидали Эсткарп… Я ничего не увидел: подножье гор скрывала пелена тумана, и я был только рад этому.

Ночь я провёл высоко в горах, а наутро начал спускаться по той самой скале, по которой мы с Кимоком тащили вверх за собой Каттею с завязанными глазами. Спуск оказался нетрудным, ибо мне приходилось заботиться только о себе. Предстояло преодолеть невероятно искорёженную местность, и это мало меня радовало, зато было время хорошенько всё обдумать. Я надеялся завербовать себе в сподвижники своих бывших сослуживцев. В тот день, когда я покинул их, они располагались лагерем на предгорной равнине; но я не был уверен, что они всё ещё там.

Никто из фальконеров не соблазнился бы тем, что я мог им посулить. Да, делом их жизни была война, они нанимались служить либо в армию Эсткарпа, либо на корабли салкаров. Но они были привязаны к Эйру и не смогли бы расстаться со своими странными обычаями и образом жизни. В Эскоре они, скорее всего, не нашли бы себе места.

Что касается салкаров, — эти вообще не представляли себе жизни без моря.

Значит, оставалось надеяться только на людей древней расы, бежавших из Карстена. Кое-кто из беженцев прижился в Эсткарпе и обосновался в нём навсегда, но таких было мало. В большинстве же они остались неприкаянными и скитались на юге, вблизи границы, пользуясь любым случаем, чтобы мстить карстенцам за резню, некогда устроенную их соплеменникам. После тех кровавых событий прошло уже лет двадцать пять, но изгои не забывали о них.

Они понимали, что им не дано вернуться в Карстен, и смирились с этим. Я нёс им весть о стране, в которой они смогли бы стать хозяевами, отвоевав её своими мечами у злых сил, и надеялся, что они прислушаются ко мне. Оставалось только найти их, не попавшись на глаза тем, кто готов был без промедления передать меня суду Совета Владычиц.

Я добрался до склона, с гребня которого мы наблюдали за лагерными кострами тех, кто недавно преследовал нас, и дождался темноты, чтобы выяснить, не оставлены ли по сей день дозоры на холмах. Огней я не увидел, но это не означало, что предгорье оставили без наблюдения. Я мог только гадать, насколько убедительным оказалось наваждение — те три всадника, сотворённые Каттеей. Признаться, к колдовству я, в общем-то, всегда относился с сомнением, больше полагаясь на простое оружие да ещё на смекалку. Утром мне предстояло в очередной раз проверить свою боевую выучку.

До наступления сумерек я то и дело поглядывал на небо, надеясь увидеть птицу, которую Дагона послала за горы вперёд меня. Смешно было ждать, будто птица как-то послужит мне, но увидеть её всё же очень хотелось. Однако все пролетавшие поблизости птицы были из местных — их оперение ни разу не сверкнуло изумрудной зеленью.

Утром я вышел на тропу, которая привела нас в эти истерзанные древней катастрофой горы. Мне хотелось идти побыстрей, но я не забывал о том, что следует придерживаться ориентиров, дабы не заплутать. Поэтому я шёл не торопясь, неся за плечами котомку с припасами и флягу с водой, которыми меня снабдила Дагона. Я заметил, что за мной увязался волк, по-видимому, где-то здесь обитающий, и, воспользовавшись даром общаться с животными, предложил ему поохотиться не на меня, а на кого-нибудь другого; и он отстал. Никаких туманов и других колдовских штучек, вроде тех, что мучили Каттею, когда мы пробирались этой же тропой в горы, я не заметил; вероятно, они возникают только тогда, когда движешься по этим местам с запада на восток.

Крадучись, я добрался до поля, на котором не так давно горели костры. От них остались только прогалины. Было похоже, что люди ушли отсюда совсем, однако я не терял бдительности.

Два бревна, лежавшие вплотную, послужили мне укрытием на ночь. Я долго не мог уснуть, пытаясь воспроизвести в памяти карту страны. Нашим проводником по предгорью был Кимок, но я, по укоренившейся на границе привычке, старался запоминать по пути всё примечательное и теперь надеялся без особых трудностей добраться до мест, которые знал как свои пять пальцев. Те края когда-то были обжитыми, но теперь обезлюдели, и я надеялся найти там прибежище.

…Я услышал позади размеренный стук копыт. Скакал кто-то один. «Никак патрульный?» — подумал я, не очень-то волнуясь. Моё укрытие было абсолютно неприметным, и только по невероятной случайности патрульный мог заинтересоваться им.

Приближавшаяся лошадь заржала, и я понял, что она направляется именно в мою сторону! Мне не хотелось в это верить, однако я выкарабкался из укрытия, отполз к ближайшим кустам и встал за ними, держа наготове самострел. Ржание послышалось снова, ещё ближе, и, что поразительно, лошадь продолжала двигаться ко мне, чуть изменив направление бега, словно её всадник видел меня как на ладони…