Трое против дебрей - [69]

Канистра стояла рядом со мной с открытым люком. Я глу боко вздохнул и кивнул Визи: «Давай!» Как только он убрал вилы, я крепко схватил бобра двумя руками за хвост, одним резким взмахом опустил его в канистру и закрыл люк.

К полуночи во всех шести канистрах было по пленнику. Я подбросил в костер топливо и сварил кофе. Сидя у костра и потягивая кофе, я внимательно прислушивался к резким всплескам воды, которые означали бы, что в пруду еще остались бобры. Три раза я слышал отдаленный плач волка. Раз шесть ушастые филины устраивали бурное собрание в верхушках де ревьев за прудом. Один раз мы услышали, как в молодой по росли сосен громко рыгнул лось. Однако все эти звуки можно услышать в лесу любой ночью, если только сидеть у костра при слушиваясь. Но ни разу мы не услышали удара хвостом по воде. Как только забрезжил рассвет и в лесу наступили серые утренние сумерки, я завернулся в одеяло, чтобы пару часов соснуть.

Шесть часов спустя мы выпустили бобров на расстоянии нескольких десятков миль к югу. Они чувствовали себя вполне прилично, хотя у них немного затекли ноги. Мы переправили их на озеро достаточных размеров, по берегам которого было изобилие пищи. Кроме того, там сохранились достоверные, хотя и малозаметные, следы того, что около ста лет назад на нем жили бобры.

Мы открыли люки канистр, и один за другим бобры вышли на гальку, подозрительно нюхая воздух, прежде чем уйти в воду. Мы оставили их на свободе, предоставив возможность выбрать себе место жительства. Погрузив канистры на вьючных лошадей, мы вернулись к лагерю и вновь поставили капканы.

Этой ночью колокольчик звонил всего два раза, и вскоре после сигнала еще два озадаченных бобра сидели взаперти в канистрах. Через несколько часов мы их освободили там же, где и первую партию. Трудно сказать, сколько бобров посели лось на новом месте, но, когда неделю спустя мы посетили озеро, там была построена большая хатка и пятьдесят или шестьдесят осин лежали на берегу с отгрызанными сучьями.

По британским законам человек не считается виновным до тех пор, как не будет доказано, что он действительно совершил преступление, в котором его обвиняют. Никто не имеет права указывать пальцем на какого-нибудь человека и говорить, что «этот человек — убийца» до того, как все улики будут рассле дованы и суд вынесет свой приговор.

Точно так же обстояло дело и с койотами. Если мы и подозре вали, что они убивают наших бобров, то это еще не давало нам права считать их виновными и выносить им приговор. Сначала мы должны были получить неопровержимые доказательства. И для того чтобы собрать эти доказательства, мне потребовалось почти целое лето.

Три месяца подряд каждый раз, когда я шел по следу, я вни мательно следил за пометом койотов. Я тщательно рассматривал помет, чтобы найти в нем доказательства, необходимые для вынесения приговора. В доказательствах недостатка не было. Анализ помета девяноста шести койотов показал, что двадцать семь из них недавно лакомились домашней телятиной. Скотоводам давно известно, что койоты действительно иногда убивают телят. Другие пятнадцать кучек помета сообщили мне, что койоты зарезали оленя. В пяти кучках были волосы лося, хотя в данном случае весьма вероятно, что койоты съели остат ки лося, убитого волками: они слишком трусливы, чтобы самим нападать на лося. Перья, которые я нашел еще в одиннадцати кучках, подтвердили, что койоты сняли голову нескольким кряквам или другим диким уткам. В семнадцати кучках, в основном, содержалась дозволенная добыча: белки, мыши и зайцы. А в оставшейся двадцать одной кучке мы, наконец, нашли нужные нам доказательства: в каждой кучке были хорошо переваренные остатки мяса, смешанного с шерстью бобров. Это решило исход дела. Виновность подозреваемого была доказана вне вся ких сомнений. Однако привести приговор в действие было значительно труднее.

В 1941 году шкурку койота с достаточно густым мехом мож но было продать за десять — пятнадцать долларов наличными или товаром, так что каждый охотник или фермер охотился за койотами. Но уже в 1943 году мех койота вышел из моды, и заготовители пушнины не скупали их шкурок. Тот факт, что стоимость меха койота стала низкой, автоматически положил конец охоте на них, продолжавшейся много лет. В результате численность койотов резко возросла. И чем больше становилось койотов, тем больше бобров они убивали.

Мы начали беспощадную войну против койотов, хотя и не очень охотно, потому что в первые дни нашей жизни на ручье они значили для нас очень много. Нам приходилось пускаться на всевозможные ухищрения. Это снова стало вопросом жизни и смерти, но теперь мы защищали не свою жизнь, а жизнь боб ров. После непродолжительной предварительной разведки, так сказать пробы оружия, мы пришли к выводу, что самым эффективным, хотя и не самым честным, средством борьбы с нашими противниками является отравленная приманка. Однако сколько бы койотов мы ни убивали, их оставалось достаточно. Теперь, когда у нас было множество поселений бобров и разнообразной дичи по берегам прудов, Мелдрам-Крик действительно стал обетованной землей для всяких хищников. Сотни молодых уток выводились на болотах, и практически у каждой запруды гнездились гуси. На каждом гектаре воды, если там хватало пищи, теперь было множество ондатр. И конечно, там были бобры. В 1943 году средняя шкурка бобра стоила сорок — пятьдесят долларов, и каждый раз, когда койот убивал бобра, он питался довольно дорогой пищей, а платить за нее приходилось нам. При таких, казалось бы неистощимых, запасах пищи удерживать поголовье койотов в разумных пределах было трудно. На смену одному койоту приходил другой. Однако всю весну, лето и осень война не затихала ни на мгновение, и медленно, но верно численность бобров росла, хотя, если бы не было койотов, она росла бы вдвое быстрее.