Трое отправляются на поиски - [5]

— Это для меня не новость, — ответил отец, коротко взглянув на Давида. Рубашка и штаны сына были в грязи, а чуб торчал кверху, словно гребешок петуха. Обычно ему не позволялось входить в кабинет отца, но, вероятно, в этот раз было что-то срочное.

— Какая девочка? — спросил отец. — Что с ней случилось?

— Ей плохо, — ответил Давид, — намного хуже, чем всем этим людям; а ее отец отпихнул ее ногой!

— Так, так, — наморщив лоб, сказал отец Давида. — Приведи девочку, я ее осмотрю.

Давид снова побежал к воротам больницы, и спустя несколько минут они вернулись уже втроем. Крестьянину явно хотелось поскорее избавиться от своей ноши.

— Это не моя дочь, — сказал он, протягивая девочку врачу. — Ее родители умерли от тифа в прошлом году, и девочке было бы лучше умереть вместе с ними. Разве в этом мире есть место для горбатой нищей, да еще и без родителей? Никому нет до нее дела, разве моя жена иногда покормит ее, за это девочка ей помогает. Сегодня она пошла с нами на базар, тащила корзину винограда, и по дороге ей стало плохо. Но у меня была еще корзина гранатов, поэтому я оставил девочку лежать возле бамбукового плетня. На обратном пути я купил на базаре мешок зерна и нашел ее вот в таком состоянии… Несподручно нести ее, нашего ребенка, да еще виноград, корзины и мешок с зерном обратно в деревню. Кроме того, повторяю, она не наш ребенок, и в моем доме нет места для больной.

Крестьянин так держал несчастную, что, казалось, собирался уронить ее. Врач поспешно принял девочку на руки и осторожно уложил ее на больничную кушетку. Сейчас больная лежала очень тихо и, по всей видимости, ничего не слышала или ее совершенно не волновало всё, здесь сказанное. Трудно было определить, сколько ей лет. Сгорбленное тело казалось крохотным, но лицо выглядело утомленным, как у взрослого человека. Давид почувствовал ком в горле, когда взглянул на девочку, и, развернувшись, выбежал из кабинета. В руках отца и сестер больная была в безопасности.

Мама уже отправилась на поиски сына, когда увидела его, бегущего по тропинке.

— Где ты был, Давид? — спросила она. Прошло больше получаса, как я позвонила в колокольчик.

— Я не мог прийти вовремя, мама, — оправдывался Давид. — Со мной приключилось вот что: я нашел больную девочку с горбом на спине. Никому нет до нее дела, а один человек ударил ее ногой. Я решил отвести ее к папе. Мама, а нельзя, чтобы она, когда выздоровеет, жила у нас? Ведь у нее никого нет, ни папы, ни мамы.

Мама улыбнулась.

— Я пойду повидаю эту маленькую девочку, — ответила она. — Мне кажется, кто-то о ней уже заботится. А теперь иди, вымой руки и садись обедать. Папа еще не собирается прийти?

— У него сегодня много посетителей, — сообщил Давид и добавил: — А мы с Ваффи нашли спрятанную лодку, она прикована к скале цепью. Как ты думаешь, может быть, это лодка контрабандистов?

— Думаю, это лодка рыбаков, — сказала мама, завязывая тесемки нагрудника Джоаны. — Успокойся и садись за стол, Давид; все остывает. Джоана, я слушаю тебя, только сначала съешь свой суп, а потом расскажешь мне всё, что пожелаешь.

У Джоаны была наготове длинная история о кошке с котятами, жившими в довольно неприятном месте за мусорными баками, куда детям ходить не разрешалось, но которое всё-таки стало для них страшно притягательным местом.

Давид ел молча, слушая лепет сестры. Он тосковал по брату. Они не увидятся год, а это целая вечность. Да еще эта больная девочка, до которой никому нет дела. Но самой большой тяжестью на душе была его тайна о краденном винограде, тайна, о которой он никому не мог рассказать. Может, это случилось не в последний раз, потому что Ваффи нравилось это делать, и он назовет его трусом, если Давид не будет воровать вместе с ним, да еще высмеет его перед другими мальчиками. Давид резким движением отодвинул от себя тарелку.

— Я не хочу есть, — пробурчал он. — Мне кажется, я заболел.

Как только он произнес эти слова, вошел отец.

— Ну, — сказал папа, — как проводили Мюррея? Сейчас он, должно быть, уже летит над Францией.

Джоана болтала свое, а они опять поговорили о Мюррее. Давид прильнул к плечу матери. Никто не удивлялся тому, что ему тоскливо. Мюррей уехал, а потому каждый из них имел право немножко погрустить.

— Кстати, — заговорила мама, — Давид рассказал мне о больной девочке. Как она себя чувствует?

— Еще не ясно, — ответил папа. — Ее отвели в палату, и я собираюсь навестить ее после обеда. Признаки болезни налицо, да к тому же девочка истощена, видно, долгое время о ней никто не заботился. Сможем ли мы ей помочь — не знаю, но самое печальное то, что у нее нет никаких родственников, никого, кто мог бы приютить ее.

Предусмотрительный Ваффи не показывал носа до самого вечера следующего дня, и Давид, испытывая некоторое облегчение от этого, все же немного беспокоился о товарище. Ему не слишком-то нравился Ваффи: он не только крал виноград, но и сбежал, оставив Давида одного наедине с суровым хозяином. А все-таки без него, как и без Мюррея, жизнь казалось скучной. Друзья брата не звали его играть, а Джоана думала только о своих куклах, да о кошке с котятами. В саду Давид построил себе шалаш из бамбуковых прутьев, но одному там было совсем невесело; и когда вечером в ворота просунулась хитрая мордашка Ваффи, Давид уже не помнил о своей обиде и был готов все простить.