Трое - [40]

Теперь следует заключительная часть отмщения. Небольшой футбольный матч. Трое приятелей разбрасывают багаж так, что под конец совершенно невозможно понять, что произошло, — побывало ли здесь стадо павианов или промчался смерч.

Чтобы избавить потерпевших от подобных сомнений, Бандера поступает по-рыцарски — находит лист бумаги, карандаш и пишет:

«Мерзкая блоха цыплячья… (остальной текст явно не подлежит воспроизведению на нормальном человеческом языке)… мы ждали и дождались!»

Листок прикалывается на видном месте.

— А теперь давай спрячемся и посмотрим! — предлагает Сандо Верзила, воображение которого исчерпано.

— Это мне не интересно! — заявляет Бандера, как человек, имеющий реальный подход ко всему.

— Пошли! — особенным тоном произносит Сашо.

Идут и снова ведут оживленную беседу. Сандо всхлипывает от радости, словно осуществилась сокровенная мечта его жизни. Бандера улыбается сдержанной улыбкой человека искусства, которого публично похвалили.

Только Сашо испытывает странные чувства. Его улыбка угасает, щеки горят.

— Поделом ему! — пытается убедить он себя, точно кадровик, сочинивший объективную характеристику своему любимому другу.

И все же настроение у него портится. Он чувствует себя униженным.

«Эх, Сашо, Сашо!»

14

Я испытывал новое, удивительное чувство полной гармонии, которое шло от тепла моего собственного тела, от моих движений, от невероятной ясности мысли, от картины окружающего мира — всего, что вливалось в мою душу.

Иван

Его перевязанная рука лежит на раме окна. Ветер слабеет, рельсы со стуком разбегаются, множатся… пара… вторая… третья… перрон, конец пути. И двум годам жизни? Нет! Никаких начал и концов! Есть жизнь. Кто хочет, пусть ставит вешки на ее пути, пусть даже отсчитывает секунды…

Вокзал.

Его встречает носильщик в поношенной синей спецовке. Он сообразителен — пассажир с перевязанной рукой не может сам нести багаж. Иван вручает ему свой чемодан, сообщает адрес. Остается один.

В поезде ему было легко и радостно. Так он чувствовал себя все время, начиная с того момента, когда пришел в сознание в больнице. И во время лечения, и потом, куда бы он ни ходил, что бы ни делал — он чувствовал себя хорошо. Полное, неизведанное им до сих пор удовлетворение владело его умом и сердцем.

А теперь при первой встрече с городом его охватило и другое чувство — трепетного ожидания чего-то милого, чистого, близкого.

На станцию его пришли провожать только Марта и Младен. Капитан не любит «подобных церемоний» и не пришел. Это только лишний раз убедило Ивана в искреннем благорасположении командира роты к нему. Последние слова, которые капитан сказал ему в больнице, были:

— Хорошо мы поиграли в шахматы с тобой!

Младен нес багаж друга. Он был поглощен мыслями о новой работе на заводе и всю дорогу говорил Ивану только о ней, посвящая его в различные технические подробности. Очевидно он полагал, что это не может не интересовать друга.

— Слушай, — неожиданно перебил его Иван, — давай лучше об этом в другой раз!

Марта молчала. В своем черном выходном платье, сидевшем на ней слегка небрежно, она выглядела еще более привлекательной. Иван подумал, что она надела его нарочно, чтобы напомнить ему об их первой встрече. Всю дорогу Марта избегала его взгляда и, что редко бывало с ней, испытывала явное смущение. В глазах ее можно было прочесть беспокойство, какую-то детскую робость.

Иван улыбнулся. Все шло так, как должно быть. Он чувствовал, что на прощанье Марта непременно выкинет что-нибудь. И, может быть, все ее существо теперь было поглощено подготовкой какого-нибудь сюрприза.

«Поиски необыкновенного!» — подумал он.

Вошли в пустое купе. До отхода поезда было достаточно времени, и они сели. Младен сказал что-то вроде: «…кончилась наша служба… расстаемся, и кто знает, встретимся ли когда-нибудь снова… Жизнь…» Наверное, ему хотелось заручиться будущей поддержкой друга.

Иван не ответил ему. Подошел к открытому окну вагона, посмотрел на город и удивился, что большое здание горсовета еще не закончено. Почему замешкались строители?

Мимо окна прошел продавец мороженого. Иван хотел угостить друзей, но они отказались. Младен — потому, что не подобает серьезному человеку лизать мороженое в публичном месте. Марта — потому, что не желает отвлекаться, когда должно произойти нечто необыкновенное. Иван взял себе порцию мороженого, уселся против них и спокойно разделался с ним. Они смотрели на него с немым удивлением.

— Если бы здесь был Сашо, — заметил Иван, — то наверное ликвидировал бы целый поднос.

Младен воспользовался этим упоминанием и сказал, что получил от Сашо письмо. Тот писал ему, как гулял с друзьями три дня и три ночи подряд и как добирался домой на четвереньках. Младен говорил о друге, не скрывая своего снисхождения, он не знал, что Сашо нарочно написал ему об этом.

— Жаль, — заметил Иван, — я погулял бы еще и четвертый денек.

«Да, думает Младен, сбросив солдатскую форму, люди становятся другими».

Иван вытер руки и посмотрел на Марту. В полумраке купе лицо ее приобрело свое прежнее очарование. Эфирно-нежный цвет этого лица, маленький подбородок, забавная серьезность слегка нахмуренных бровей и постоянный, странный блеск в глазах, неожиданно ставших глубокими, снова, с еще большей силой, заставили его почувствовать влечение к ней. Ему захотелось поцеловать ее.