Трое и весна - [46]

— А что? — устало отозвался тот.

Володя так съёжился на стуле в углу, что сам почувствовал, какой он стал маленький и несчастный.

— Соньку Перепелицу, ту рыженькую девочку, которая в прошлом году чуть в пруду не утопла, столкнул в яму из-под картошки… И в кого он такой бессердечный уродился?..

И пошла говорить!..

Отец с матерью весной в хате не задерживались. Весна где-то долго блуждала по югу, запоздала, и теперь колхозники спешили все, что надо, посеять и посадить. И смотрите, что получается: отец приходит вечером весь почерневший от солнца, пыли и усталости, наспех похлебает борща, проглотит несколько вкусных картофелин с салом и молодым чесноком, а потом запалит цигарку и снопом валится на кровать. Володе каждый раз приходится вынимать погасшую цигарку у него изо рта. А мать, хоть и наломается на ферме, прибежит домой, все переделает по хозяйству, накормит отца с Володей, а потом ещё и с соседкой через тын словом перекинется. Иногда они это слово до самой ночи не устают перекидывать.

Сегодня слушателем был отец. И Володя. Поневоле, конечно. А слушать пришлось долгонькою. Мать не ограничилась рассказом про яму. Она припомнила и петуха, которому Володя подпалил хвост, и соседский глиняный горшок, выбранный мишенью для рогатки в прошлом году. Но ведь он же думал, что это чугунок…

— Хорошо, хорошо, — наконец остановил отец маму. Тяжело поднялся и побрёл к кровати. И уже оттуда, когда сбросил серые от пыли ботинки, поднял на Володю покрасневшие глаза. — Мы с тобой завтра утречком обо всем поговорим…

— Вот, вот! Приструни его, — Добавила мать, — а то я уже с ним не справляюсь. И в кого он такой шальной? Варька и Толя были тихие и смирные, людьми стали, в институтах учатся… А что из тебя выйдет?..

Володя пропустил мимо ушей материнский знакомый вопрос и с облегчением понял, что на сегодня все обошлось. Однако чтоб не мозолить глаза отцу, он тихонько выскользнул во двор, будто бы ноги помыть.

Попробовал воду в корыте — тёплая, ласковая. Сел на край корыта, спустил в воду то ли загорелые, то ли грязные ноги — в потёмках не разберёшь, — да и помыл от нечего делать даже выше колен.

После такого мытья приятно лежать в постели. Но сон не шёл. Да и как ему подступиться, если то дневное приключение так и стоит перед глазами?

…Среди девчонок полно трусих. Но такой, как Соня, Володя ещё не встречал. Идёт в темноте — дрожит как осиновый лист; крикнешь неожиданно у неё над ухом — заверещит будто резаная. А что до мышей, ужей, лягушек — ей и не показывай, на край света сбежит. И тонула-то она на мелком, там ей всего по шейку было. Но с перепугу у неё подогнулись ноги, и она начала пузыри пускать. Когда Володя вытащил Соню на берег, воды в пруду даже как будто убавилось — сколько же она хлебнула со страху?!

Ещё тогда Володя подумал: нужно перевоспитать такую трусиху. А то что же из неё получится, когда вырастет? Да и вырастет ли? А вдруг где-нибудь в лесу Соне встретится волк? У неё же сердце разорвётся от ужаса… Жалко девчонку. Она хоть и маленькая, рыженькая, зато бегает быстро. И глаза у неё чернущие! Как тёрн… красивые. Если Соню вовремя перевоспитать, может, из неё артистка или чемпионка получится?..

Конечно, мыши противные. И лягушки тоже. А особенно жабы, сплошь покрытые бородавками. Но чего их бояться? Мышь ведь разве только сдуру кинется на человека. А так она, завидев самого плюгавого первоклассника, кинется искать спасительную щель. А выйди вечером на бережок пруда — как заквакают испуганно лягушки, как взбаламутят сонную воду. Володя три вечера сидел в кустах, пока наловил их с десяток и пустил в пустую яму.

Соню никогда не надо звать. Крикнешь: «Иди, что-то покажу!» — и не двинется, чует подвох. Особенно когда раздаётся Володин голос. Поэтому Володя просто встал возле ямы и начал пристально в неё смотреть. С полчаса стоял столбом, пока Соня, половшая чеснок на своём огороде, не отложила в сторону тяпку. Услышав, как она подкрадывается, Володя довольно усмехнулся, но виду не подал. Низко нагнулся он над ямой, словно там увидел что-то очень интересное.

Когда Соня засопела у него за спиной, Володя недовольно буркнул:

— Чего пришла? Без тебя обойдётся…

И загородил подход к яме.

Соня схватила его за рукав, дёрнула в сторону. А сама наклонилась над ямой, всматриваясь в темноту.

Ну а дальше все было делом техники. Лёгонький, будто нечаянный толчок, шорох осыпающейся земли, пронзительное: «Ай-яй-яй!»

Володя даже вздрогнул в постели, вспомнив этот Сонин крик.

Кровать заскрипела, что-то спросонок пробормотала мать, а из ящика под кроватью донёсся шорох.

«Хорошо, что я ей ужа в портфель не положил», — простодушно подумал Володя. Он опустил руку и стукнул по ящику — спи, мол.

И сам крепко зажмурил глаза.

Глаза-то зажмурить можно. Но как заставить спать голову?

«Для Сони уж страшнее жабы, — продолжал размышлять Володя. — А я его летом под рубашкой ношу. Здорово! Другие хлопцы чуть не плачут от жары. А мне хоть бы что. Будто в кадке со льдом сижу. Ну если кто-нибудь попросит, дам охладиться. Хлопцам, конечно. Девчонкам ужа лучше не показывай… А ведь он лучше кошки. И мышей ловит, и не шкодливый, не мяучит противно, когда есть захочет. Только голову поднимет и смотрит… Правда, глаза какие-то неприятные, застывшие…»