Троцкий. Книга 2 - [17]

"Дорогая Надежда Константиновна!

Пересылаю Вам американское предложение — относительно лечения В.И. — на случай, если оно Вас заинтересует. Априорно говоря, доверия большого к предложению у меня нет.

16 ноября 1923 г.

С товарищеским приветом Л.Троцкий"[70].

После смерти Ленина борьба между Сталиным и Троцким приняла односторонний характер. Первый атаковал, второй защищался. Нет, внешне и Троцкий достаточно часто будоражил общественное сознание своими речами и статьями, но для проницательных людей было ясно: Председатель Реввоенсовета уже проиграл. И проиграл крупно. В январе 1925 года Троцкий был освобожден с поста народного комиссара по военным делам и с поста Председателя Реввоенсовета Республики. На январском (1925 г.) Пленуме ЦК, где решался вопрос о Троцком, Зиновьев и Каменев вдруг сделали неожиданный ход: вместо Троцкого предложили на пост наркомвоена… Сталина. Но генсек сразу же возразил, недоуменно оглядев своими желтыми глазами членов Центрального Комитета. Предложение не прошло. Сталин остался у пульта управления быстро крепнущей аппаратной машины. К слову, вопрос решался без Троцкого: он вновь сказался больным…

Сталин боялся Троцкого, стоящего во главе вооруженных сил. Он не забыл письма В.А.Антонова-Овсеенко, которое тот направил в Политбюро в защиту Троцкого. Защищая Председателя Реввоенсовета от нападок, Антонов-Овсеенко писал, что "среди военных коммунистов уже ходят разговоры о том, что нужно поддержать всем как один т. Троцкого…"[71] Посоветовавшись, "тройка" нашла ему сразу три должности, которые отодвинули опального лидера на обочину политической жизни и должны были погрузить его в рутину бюрократических дел. Троцкий возглавил Главный Концессионный комитет, Электротехническое управление и стал председателем Научно-технического управления промышленности. Теперь он уже был не опасен.

На первых порах Троцкий с головой ушел в работу. Его захватили технические проблемы, возможность поставить науку на службу новому обществу. Троцкий ездил по лабораториям, встречался с учеными, проводил совещания инженерно-технических работников. На Политбюро бывал редко, многие заседания пропускал, ссылаясь на занятость новой работой. Казалось, он удовлетворился скромной ролью "технократа", рассчитывая еще больше времени уделить литературной работе.

Между тем в печати продолжались публикации, направленные против Троцкого, вспоминались его старые грехи, и он не смог уйти от политики. Оставив за собой лишь председательство в Концессионном комитете, Троцкий вернулся к активной политической деятельности.

А тем временем в "тройке" назревал раскол: Зиновьев и Каменев стали все больше осознавать, что, поддерживая Сталина, они укрепляют бюрократический режим в партии, готовят почву для диктатора. Зиновьев и Каменев обратились к Троцкому. "При первом же свидании со мною, — вспоминал Троцкий, — Каменев заявил: "Стоит вам с Зиновьевым появиться на одной трибуне, и партия найдет свой настоящий центральный комитет"[72]. Но бывшие союзники Сталина недооценили той работы, которую провел за это время Генеральный секретарь, чтобы сплотить вокруг себя верных ему людей, назначить в различные звенья аппарата преданных единомышленников.

Троцкий не очень полагался на возможности своих "новых" союзников. Он попросту мало им верил. В заметках "Блок с Зиновьевым (к дневнику)", написанных для себя в декабре 1925 года, Троцкий проницательно записал, что ленинградская оппозиция "представляет собою бюрократически-демагогическое приспособление аппаратной верхушки к тревоге передовой части рабочего класса за общий ход нашего развития"[73]. Да, тревога была. Шли споры о путях и темпах строительства социализма. Троцкий, по-прежнему связывая судьбы революции в России с ходом международного революционного процесса, придерживался в то же время радикальных, левых взглядов на эти вопросы. В своих рукописных черновых набросках, сделанных в 1926 году, он подчеркнул характерные фразы: "Для чего, собственно, грабить крестьянство, если социализм невозможен?" И дальше: "…нас считают "пессимистами" и "маловерами" за то, что мы считаем недостаточным черепаший шаг"[74]. Троцкий как бы противоречил себе: с одной стороны, без мирового революционного пожара социализм в Советской России построить невозможно, а с другой, звал к решительным преобразованиям в стране, причем сверхбыстрыми темпами. Такие "ножницы" замечал Сталин и ждал случая, чтобы вновь обрушиться на своего, теперь уже главного оппонента-врага.

На XIV съезде партии (декабрь 1925 г.) с содокладом от оппозиции выступил Зиновьев. Он предупредил партию об опасности бюрократического перерождения. Но аргументы были слабыми. Более сильное впечатление произвело мужественное выступление Каменева, заявившего: "…мы против того, чтобы создавать теорию "вождя", мы против того, чтобы делать "вождя"… Лично я считаю, что наш генеральный секретарь не является той фигурой, которая может объединить вокруг себя старый большевистский штаб…"[75] Но съезд встретил эти слова негодованием. Базис "левой" оппозиции все сужался. Сухие руки Сталина были воистину стальными: его хватка была мертвой. В своем письме к Молотову еще в июне 1926 года Сталин пишет, что надо "набить морду Троцкому и Грише (Зиновьеву. —