Триумф Клементины - [46]

— Дорогой дружище, — сказал он, — не будем больше говорить об авантюре, как вы ее называете. Мне никогда она не была по вкусу.

— Но правда же… — начал Хьюкаби.

— Это отвратительно, — перебил он, — и покончим с этим навсегда.

— Как хотите, — нерешительно ответил Хьюкаби.

М-м Фонтэн, улыбаясь, подошла к ним, обольстительная в изящной простоте своего белого платья и шляпы.

— Ну что, решились вы, наконец?

Квистус замедлил с ответом. Леди кинула на него свой мечтательный взгляд. Современный мерлинг не устоял. Сарданель и его мексиканская коллекция могли пойти к черту перед перспективой такой обольстительной подлости.

— Я ваш покорный слуга на сегодняшний день, — сказал он.

Они весело отправились вчетвером на прогулку. Из них Квистус с темнеющим рассудком, способный так же разбить женское сердце, как ударить ребенка, воображающий себя палачом и будучи на самом деле жертвой, был, без сомнения, самым счастливым. Мучимый угрызениями совести, Хьюкаби избегал встречаться глазами со своей сообщницей. Он молча шел впереди рядом с леди Луизой, находя спасение в ее болтовне. Когда Лене Фонтэн удалось улучить момент подойти к нему, она цинично рассмеялась.

— Знаете, кого вы мне напоминаете? Марту и Мефистофеля…

— В таком случае, вы настоящая Гретхен…

Возражение было многозначительно. М-м Фонтэн вспыхнула до ушей. Она жестко посмотрела на него и процедила сквозь зубы:

— От души желала бы быть ею.

ГЛАВА XIV

С Томми Бургрэв что-то случилось. Вместо того, чтобы, размахивая руками, приветствовать каждый встречный экипаж и хорошенькую женщину, он при виде самых удивительных процессий угрюмо сидел рядом с Клементиной. Конечно, было стеснительно сидеть в автомобиле на Елисейских полях среди толпы зевак, но Клементина знала, что это ни в коем случае не могло испортить настроение Томми. Причина крылась в чем-нибудь другом. Он, наверное, заболел. Его брови нахмурились и плечи опустились.

Тридцатипятисильный мотор высадил вчера в Париже Этту Канконнон у дома ее знакомых, а Томми и Клементину в Седоене, где они завтракали. После truite â la gelle[19] болтливость Томми начала уменьшаться. Он меланхолически едва дотрагивался до следующих блюд, а когда после завтрака они отправились по авеню, его лицо выражало безысходное отчаяние.

— Мой дорогой Томми, — сказала, наконец, Клементина (что в самом деле стряслось с мальчиком). — Вы так же веселы, как какой-нибудь музей.

— Я в дьявольском затруднении, Клементина, — проворчал он.

— В чем дело?

Какое могло быть у него затруднение? Что может быть счастливее пары молодых идиотов, которых она сопровождала на тридцатипятисильном моторе? Иногда это было даже чересчур для нее, так что она подумывала прогнать их из автомобиля разыгрывать Дафниса и Хлою где-нибудь среди зеленых дубрав и не мучить ее своим воркованием и улыбками. Что еще нужно было для молодого влюбленного человека?

— Я в ужаснейшем положении, в какое только можно попасть, — сказал Томми.

— Мне кажется, что это по вашей собственной вине, — злорадно ответила она. Она бросила свое сердце под ноги этому мальчишке, а он не сказал даже «благодарю вас».

— Я в этом не уверен, — заявил Томми.

— Все мужчины таковы, — сказала Клементина. — Все они готовы кричать peccavi[20], но это не совсем похоже на mea culpa[21].

— Я не кричу peccavi, — возмутился Томми, — хотя должен был бы это сделать, — угрюмо добавил он. — Я был любителем пожить на чужой счет. Я злоупотребил вашим гостеприимством. Каждый честный человек имеет право теперь меня вышвырнуть. Но я клянусь вам, что это не моя вина. Как мог я этому помешать?

— Чему помешать, мой милый Томми?

Палка Томми свирепо воткнулась в песок.

— Помешать влюбиться в Этту… Вот! Наконец я сказал. Вы наверное этого и не подозревали?

— Конечно, нет, — ответила Клементина, не зная, смеяться ей или плакать. Природный юмор, однако, взял верх.

— Я не знаю, что вы теперь можете обо мне думать, — сказал Томми.

Она промолчала, размышляя об успехе созданной ею комедии. Все произошло, как по писаному. Она спасла свое самоуважение, даже больше, свою честь, а его спасла от предстоящей ему отчаянной жизни. Ее глубоко трогала простота юноши. Конечно, она этого не подозревала. Она смотрела на него теперь со снисходительным сожалением, как иногда мужчина смотрит на очень чистую женщину. Но Томми ничего не видел, весь уйдя в созерцание своей преступности. Для каждого из них сейчас был важный момент.

— Вы видите, что я не только был вашим гостем, но еще воспользовался этим положением, — продолжал Томми. — Она была на моем попечении. Я имел право влюбиться в нее, если бы имел миллионное состояние, но так как я — нищий, то это преступление.

— Не думаю, что влюбиться в хорошенькую девушку — преступление, — мягко возразила Клементина. — Вот сидит одна, — продолжала она, указывая на дамскую шляпку в проезжавшем мимо автомобиле, — если кто-нибудь сейчас, не зная ее, влюбится в нее, это же не будет преступлением.

— Она не стоит и двух пенни, — возразил Томми, не допускавший, что даже необыкновенной красоты женщина могла бы сравниться с его Дульцинеей, — она даже не смазливенькая. Но предположим, что она красива, то для того, кто в нее влюбится и никогда даже не скажет ей об этом, конечно, это не будет преступлением, но для нищего, который сообщит ей и возьмет взамен ее любовь, это будет подлостью.