Триумф Клементины - [24]

Вандермер пал. Как он мог устоять?

— Я думаю, — хрипло сказал он, — что двадцать фунтов только за предложение, а за исполнение еще десять…

— Хорошо, — согласился Квистус, — но, — резко добавил: — следующий раз вы сразу назначите цену своей операции.

Следующим был призван Биллитер.

— Вы имеете какое-нибудь понятие о скачках? — осведомился у него Квистус.

— Вполне определенное. Они мне стоили целого состояния.

— Я хочу, чтобы вы сопровождали меня на бега, и указали бы на совершаемые там подлости.

— В этом заключается моя обязанность?

— Да, в этом ваша обязанность.

— Я думаю, что я угожу вам за ваши деньги, — сказал Биллитер с легким проблеском сознания на своем одутловатом лице.

— Но… — остановился он.

— Какое но?

— Я не могу сопровождать вас в этих лохмотьях.

— Я снабжу вас необходимым для вашей цели костюмом, — успокоил его Квистус.

Следующий день Биллитер провел в поисках нужного ему человека, который был найден в мирном кафе на Реджент-стрит. Человек этот был краснокожий, остроглазый негодяй со ртом, похожим на отверстие в почтовом ящике. Имя его (судя по надписи на его шапке во время скачек) было старый Джо Дженкс. Биллитер зазвал его в угол и пошептал ему что-то таинственное на ухо. После этого старый Джо Дженкс призвал Биллитера и предложил ему все соблазнительные напитки, которые только предлагаются к кофе.

Прежде чем начались под наблюдением Биллитера уроки на скачках, Квистус послал за последним злым гением.

— Что имеете вы предложить? — спросил он без всяких предварительных вступлений.

В глазах и на губах Хьюкаби промелькнула улыбка.

— У меня огромная идея, — сказал он.

— Какая?

— Разбейте сердце женщины, — был ответ.

Квистус серьезно задумался. Это действительно будет очаровательная подлость.

— Я не должен буду жениться на ней? — смущенно осведомился он.

— Избави Бог.

— Мне это нравится, — одобрил Квистус, откидываясь на своем кресле и покручивая длинным пальцем ус.

— Мне это очень нравится. Единственное затруднение в том, что где мне найти женщину, сердце которой я должен разбить?

— Поезжайте за границу, — не унывал Хьюкаби, — на континенте тысячи англичанок только и ждут, чтобы им разбили сердце.

— Весьма возможно, что это так, — согласился Квистус, — но каким образом я получу необходимые указания?

— Я, — вскричал Хьюкаби, протягивая из грязного ободранного рукава худую руку, — я — Евстас Хьюкаби, приму свой академический вид и буду сопровождать вас в paysde tendresse[4] и дам совет относительно всякой женщины. Другими словами, дорогой Квистус, хотя я и не имею в данный момент вид Лотарио, но у меня большой навык в амурных делах, и я убежден, что вы останетесь довольным своим ассистентом.

Квистус снова задумался. Он сознавал всю дикость мысли отправиться в сердечную экспедицию в единственном числе, да еще против этих странных женщин. Но будет ли Хьюкаби идеальным компаньоном? Хьюкаби имел странные, если не сказать наглые, манеры: у него были некоторые шокирующие привычки. С другой стороны, весьма возможно, что в данном случае наглость была крайне необходима; что касается привычек… Он решился.

— Хорошо. Я принимаю ваше предложение, но с одним условием, чтобы вы мне не попадались на глаза в известном состоянии.

— Конечно, — согласился Хьюкаби. — Даю вам слово, что иначе, как трезвым вы меня не увидите.

Условие, которое никогда не помешает ему взять при желании с собой в постель бутылку виски.

— Лучше всего не медлить, — заявил Хьюкаби после того, как был обсужден вопрос о гардеробе.

— Я должен подождать, — возразил Квистус, — я должен вместе с Биллитером посетить скачки.

Хьюкаби нахмурился. Он никогда не предполагал, что и у Биллитера был свой район действий.

— Я ничего не хочу говорить против друга, но вы не должны безусловно доверять Биллитеру, — будучи трезвым и в серьезном настроении, он отбросил данный им товарищам веселый эпитет, — он — человек, который чересчур много понимает в игре.

— Дорогой Хьюкаби, — ответил Квистус, — пока я живу, я уже больше никому не поверю.

Вечером, немного удивленный отсутствием вестей от Томми или Вандермера, он открыл свой несгораемый шкаф и вынул завещание. Он зажег свечу и поднес ее к камину. Теперь можно было уничтожить благодетельствующую бумагу. Он поднес ее к пламени и отдернул. Его осенила новая мысль. Сыграть со своим племянником ту же шутку, что была сыграна дядей с ним, было бы недостойным плагиатом. Он почувствовал вдруг отвращение к веселым выходкам подлости.

— Я хочу быть оригинальным, — сказал он, — да, оригинальным, — повторил он это слово, как формулу утешения и успокоения, потушил свечу и спрятал завещание в шкаф.

ГЛАВА VIII

— Боже, помилуй нас, — воскликнула Клементина.

Набожное восклицание служило ответом миссис Этте Канконнон, хрупкой девушке с затаенным страхом в васильковых глазах, портрет которой она писала. Сегодня в глазах не было страха. Они были открыты, ясны и необычно серьезны. Она только объявила свое решение сделаться больничной сиделкой. Клементина на это крикнула «Боже, помилуй нас».

Нужно сказать, что Этта Канконнон, к великому смущению Клементины, подарила ее своей горячей юной любовью; это было тайной во время сеансов для портрета, который ее отец заказал как свадебный подарок жениху и открылось, когда сеансы кончились, и она назвала Клементину своим другом. Первое время после этого уже высказанного обожания, она посылала короткие записочки с вопросами, может ли она прийти в студию к чаю. Так как она жила очень близко, то послания передавались через горничную.